Вячеслав Кеворков - О чем говорят президенты? Секреты первых лиц

Германия воссоединилась в строго очерченных национально-исторических рамках. Контуры и устройство будущей России менее ясны. Несомненно, однако, что это будет достаточно могущественное государство, способное вернуть уважение к себе.

Широко известно, что в истории оставались личности, создавшие государства, и почти бесследно исчезали те, при ком государственные системы рушились.

Имя Юлия Цезаря, собиравшего земли во славу и могущество Рима, известно ученикам начальной школы.

Имена сыновей императора Феодосия Первого, при которых Римская империя окончательно распалась на две части, известны лишь интересующимся историей.

Мы в большой степени воспитаны на идеях немецкой классической философии, в связи с чем восприятие немецкой философской мысли для русских органично. Поэтому будет неудивительно, если в тот момент, когда начнется добровольное воссоединение многонационального российского государства, кто-то, повторит вещие слова великого немца Вилли Брандта, произнесенные им в момент воссоединения Германии: «Вновь срастается то, что всегда было единым».

Морской пехотинец, охраняющий американское консульство в немецком городе Франкфурте, с гладко выстриженным затылком и с тремя извилинами, правда, на рано ожиревшей шее, суров по природе и по должности. У него неподвижное лицо и такой же взгляд. Он видит все насквозь. И не только меня, но и папку, которая находится у меня в руках. В данном случае заглядывать внутрь предметов ему помогает прибор, на экране которого он обнаруживает, что в моей папке лежит небольшая бутылка с жидкостью.

Я знаю, что в бутылке вода; у него мнение иное. Чувство мне до боли знакомое — ведь мы жили этим долгие годы. Сержант требует, чтобы я вынул бутылку и отпил из нее. Жажда меня не мучает, но я повинуюсь. Отпиваю несколько глотков — и остаюсь в живых. Сержанта это удивляет и он требует, чтобы я допил до конца. Я допиваю. Турникет вращается и пропускает меня внутрь здания, где другой сержант, менее суровый, но столь же ответственный, указывает мне на одну дверь, а моей супруге — на другую. Разлучник, видимо, никогда не слышал о модной ныне проблеме воссоединения семей, а поэтому действует уверенно.

Я спрашиваю:

— Кто за дверью?

— Офицер безопасности.

Это меня радует. И не напрасно. Человек в штатском, но с военной выправкой, встречает меня с улыбкой и даже предлагает сесть. Я готов выслушать совсем не неожиданный для меня приговор стоя. Он сообщает мне пренеприятную новость — из соображений безопасности мне во въезде в великую Америку отказано. Я говорю, что бывал в Америке, изъездил ее вдоль и поперек, поэтому не испытываю особого рвения познавать ее вновь. У меня было лишь желание вместе с немцами объяснить Высокому Собранию американцев, как происходил процесс разрядки в Европе и в Советском Союзе.

Офицер американской безопасности — это не сержант морской пехоты в проходной, он интеллектуально на много ступеней выше и смекает лучше.

— А вы напишите ваш доклад, дайте жене, и пусть зачитает его Высокому Собранию. У нас это принято. Если докладчик заболел или, не дай Бог, умер… А то, что вы бывали в Америке раньше, ровным счетом ничего не значит. Времена изменились. Тогда вы были великой державой, а сейчас… — Он разводит руками.

Я тоже. Мы поняли друг друга. Он остался великим, а я стал никаким.

— Правда, мы с уважением относимся к вашему президенту Ельцину…

Я очень люблю мою страну, но не испытываю ни малейшего уважения к моему бывшему президенту, поэтому вновь развожу руками и покидаю любезного коллегу.

В вестибюле очень милая женщина возвращает мне с виноватой улыбкой паспорт и почему-то спешно сообщает, что она немка, вышедшая замуж за американца. У меня был выбор: поздравить миловидную даму с успехом в жизни или выразить ей сочувствие. Я выбрал третье — попрощался и отправился домой.

Каких-нибудь десять минут пути, и я полностью распрощался с воспоминаниями о досадных встречах в американском консульстве. Вместо этого предался мечтам о предстоящей поездке в Испанию, о песчаном береге, чистом море и теплом солнце, которое в мае месяце уже начинало усердно подогревать песок, на котором, словно шпроты в консервной банке, разместились отдыхающие. То, что откажут во въезде, было ясно и мне и американцам. Теперь было интересно, что американцы скажут своим главным союзникам немцам.

Дело в том, что организаторами конференции на тему «Восточная политика Германии и американская разрядка 70-х годов» были Германский институт истории и Фонд Вилли Брандта, при участии Госдепартамента Соединенных Штатов. Главной фигурой на конференции являлся министр Эгон Бар. Я был приглашен на конференцию по его инициативе, поскольку в течение двенадцати лет являлся партнером министра при организации, как теперь модно говорить, «прорыва» в отношениях между СССР и Германией. Я позвонил Бару и сообщил о решении американцев и о том, что я складываю вещи и уезжаю в Испанию. К моему удивлению, мое сообщение министра обрадовало.