Николай Бажанов - Рахманинов

Делами хозяйства Василий Аркадьевич себя не обременял, доверив всю полноту гражданской власти Нифонту, хитрому долгобородому мужику, именуемому «великим визирем». Они хорошо понимали друг друга и обычно ладили.

Только раз после проверки счетов Василий Аркадьевич переполошил весь дом: затопал ногами, обозвал «визиря» вором, кричал: «Застрелю!» Но буря так же внезапно утихла, как и разыгралась.

Любовь Петровна не была бесприданницей. И за первые десять лет супружества Рахманиновых четыре ее поместья уже ушли между пальцев у беспечного супруга. Онег был пятым и последним.

Когда Сереже минуло четыре года, к старшим мальчикам был приглашен воспитатель. Юная гувернантка мадемуазель Дефер присматривала за сестрами Леной и Софией.

Она напомнила о себе Сергею Рахманинову в Швейцарии пятьдесят четыре года спустя. (Едва ли он вспомнил бы ее сам!) Лишь память сердца на мгновение воскресила исчезнувший образ и еще раньше — чистый и свежий голос. Она нередко пела под аккомпанемент фортепьяно.

Однажды (был какой-то праздник, и родители уехали в гости) Сергей совсем рассмешил мадемуазель, вызвавшись ей аккомпанировать. «Жалобу девушки» Шуберта повторили трижды. Мадемуазель была поражена, увидев, как эти крохотные ручонки берут аккорды. Аккорды не могли быть полными, но она не услышала ни одной фальшивой нотки.

Сергей просил мадемуазель не выдавать его матери. Однако девушка все же проговорилась. Мать написала бабушке. В дело вмешался дед Сергея генерал Петр Иванович Бутаков и тоном, не терпящим возражения, велел выписать из Петербурга наилучшего учителя музыки.

Любовь Петровна, подумав, обратилась к своей институтской подруге Анне Даниловне Орнатской. И вскоре в дом Рахманиновых тихо вошла молодая темноглазая женщина в кашемировой шали, брошенной на хрупкие плечи.

Сережа поглядел на гостью сперва недоверчиво, потом улыбнулся и шаркнул ножкой. Анна Даниловна засмеялась. Взяв Сережу на руки, усадила на высокий табурет возле фортепьяно и начала терпеливо разгибать его тонкие упрямые пальцы, раскладывая их на пожелтевших клавишах.

Орнатская была очень застенчива, и от всего существа ее так и веяло весной, тем «хороводом теплых майских дней», которые недаром много лет спустя Рахманинов посвятил ей — первой, кого он встретил на пороге в загадочный мир звуков.

Когда Сережа сидел за фортепьяно, со стены из овальной рамки на него внимательно глядел пожилой мужчина с живыми темными глазами, изобличавшими необыкновенную доброту и вспыльчивый нрав.

По словам матери, дед Сережи по отцу Аркадий Александрович Рахманинов был не только виртуоз на фортепьяно, но даже сочинял музыку. Что такое «виртуоз», Сережа не знал, но деда полюбил за глаза, еще не видя.

И однажды легендарный дед появился. На шестьдесят девятом году Аркадий Александрович сохранил необыкновенную легкость в походке, простоту и изящество в манерах и одежде. Вся его внешность, казалось, говорила: если бы не дурацкие предрассудки, присущие дворянскому сословию, он, ученик Джона Фильда, друг Львова и Виельгорского, может быть, сделался бы артистом, каких не так уж много. Вместо этого он музицирующий помещик, и только.

Войдя в гостиную, он нашел глазами Сережу.

— А это еще что за Штраус? — удивился он.

Надев на нос черепаховое пенсне, присел рядом с внуком к фортепьяно.

— Сонатина Клементи?! А ну, попробуем…

Сережа сперва перетрусил, а потом — осмелел, пальцы побежали по клавишам.

В это время Сережина кормилица Дарья пришла просить воз соломы на крышу.

— Тебе, Дарья, не воз, три воза мало! — закричал дед. — Пять возов за то, что выкормила мне такого внука!

Вечером того же дня дед с внуком, снова поместившись рядом у фортепьяно, ошеломили наехавших гостей величавыми звуками анданте из Пятой симфонии Бетховена.

Дед ликовал, пророча внуку лавры будущего Штейбельта, прославленного в те дни пианиста-виртуоза.

Но дед нашумел и ускакал в свое тамбовское имение. И скука, бежавшая в панике, потихоньку вернулась в темноватые покои онежского дома. Даже солнце, освещая их через тусклые, словно невымытые стекла, теряло жаркое золото своих лучей.

Бывало, еще в августе начинались обложные дожди. А там зима, лютые вьюги, обмерзший сруб колодца во дворе, дальний волчий вой по вечерам, запах смолистого дыма из отсыревших печей. Топили не все печи, и в гостиной часто замерзала вода. Заглядывая вечерами в пустую холодную комнату, Сергей весь замирал от непонятного страха.