Жорж Садуль - Жизнь Чарли

В Нью-Йорке, где семья останавливается на несколько дней, Чаплин устраивает частный просмотр «Огней рампы». Картина имеет значительный успех, публика стоя бурно аплодирует ее автору. Однако ни один из кинотеатров Нью-Йорка па ближайшее время фильма в прокат не берет. «Огнями рампы» заинтересовались только владельцы небольших залов, предназначенных для показа уникальных картин. «Юнайтед артистс» тоже колеблется. У Чаплина уже нет влиятельных связей в этой компании; ее новый финансовый директор, Артур Крим, недавно полностью реорганизовал эту фирму. Он приобрел в ней решающее влияние на дела, купив контрольный пакет акций, и в частности те, которыми владели Чаплин и его старинная приятельница Мэри Пикфорд. Таким образом, Чаплин поручил прокат своего фильма компании, акционером которой он уже не состоял.

Лишь только в Нью-Йорке распространилась весть о приезде Чаплина, некий Макс Кравец, бывший служащий компании «Юнайтед артистс», направил на розыски знаменитого актера судебных исполнителей.

Он хотел воспрепятствовать выезду Чаплина из Америки, если тот не согласится уплатить немедленно сумму в тринадцать тысяч долларов. По американским законам такое исковое заявление приобретало силу только при условии непосредственного вручения его ответчику. По пятам Чаплина мчится погоня; фоторепортеры и журналисты ни на шаг не отстают от судебных исполнителей. К счастью, секретарь Чаплина, Гарри Крокер, сумел отвести от него опасность — серьезную, несмотря на свою нелепость. Чаплину с семьей удалось беспрепятственно покинуть Нью-Йорк на борту «Куин Элизабет». Гнусная интрига провалилась.

Но едва лишь английский трансатлантический пароход вышел в открытое море, как по радио было передано официальное сообщение генерального прокурора Мак-Гренэри, министра юстиции в правительстве Трумэна: возобновлено дознание об антиамериканской деятельности Чаплина, в частности о телеграмме, отправленной пять лет тому назад Пабло Пикассо, с требованием выступить с протестом против высылки композитора Ганса Эйслера. Дикторы добавляли к этому сообщению:

«Мистер Джеймс П. Мак-Гренэри, министр юстиции, уточнил, что им даны инструкции службе иммиграции насчет интернирования знаменитого актера, если бы тот вздумал возвратиться в Соединенные Штаты. Из Вашингтона этой ночью сообщили, что в случае если Чарльз Чаплин решит вернуться в Нью-Йорк, он будет, подобно всем иммигрантам, подвергнут заключению в тюрьме на Эллис-Айленд до того времени, пока не будет вынесено решение о его дальнейшей участи. Однако в официальных кругах дали понять, что, возможно, правительство допустит временное его освобождение в ожидании результатов дознания…»

В многотиражных американских газетах поднялась очередная яростная кампания против Чаплина. Уильям Херст умер в возрасте восьмидесяти с лишним лет, но его газетный трест продолжал существовать, распространяя миллионными тиражами свои бульварные листки; в них теперь заключалось требование, чтобы Соединенные Штаты раз и навсегда избавились от Чаплина, который «вот уже полустолетие подрывает своими фильмами моральные устои Америки».

Когда через два дня «Куин Элизабет» стала на короткий срок у причалов Шербура, Чаплина ужо ждала в порту огромная толпа журналистов и фоторепортеров, стремившихся узнать, как он отнесся к «бомбе Мак-Гренэри».

В салоне парохода, где ожидают представители прессы, появляется маленький человек в темно-синем костюме с красной ленточкой ордена Почетного Легиона в петлице. Тех, кто его еще не видел, особенно поразили его добрые голубые глаза и пышные, совсем белые волосы. Заметили, что он узкоплеч… его маленькие, веснушчатые руки непрестанно двигались. Он улыбался при вспышках магния, показывая белоснежные зубы, держался очень спокойно, с большим достоинством и самообладанием.

«Мера, принятая в отношении меня Соединенными Штатами, нисколько не влияет на мои планы, — заявил Чарльз Чаплин, — я не отказываюсь от своего намерения вернуться в Америку».

На вопрос о том, какое впечатление произвела на него эта весть в первую минуту, он ответил:

«Я был поражен. Этой весной мной были предприняты все необходимые официальные шаги; расследование службы иммиграции длилось три месяца, после чего мною были получены все необходимые документы, в частности виза на обратный въезд.

Когда я уезжал, чиновники службы иммиграции были очень любезны и несколько раз пожелали мне благополучного возвращения. Если в отношении меня существовали какие-либо подозрения, власти располагали трехмесячным сроком для выяснения всего, что им было нужно…»