Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-3

Все это было, конечно, неприятно, но особой паники не вызвало. Большинство казаков считало, что англичане решили, наконец, превратить нас в обыкновенных военнопленных, то ость засадить за колючую проволоку, а офицеры будут в отдельном лагере с относительно лучшими условиями, что везде вообще практикуется.

Наступил и наш Судный день. В это время мы находились в районе небольшого городка Эберштайн, время от времени переходя с одной полянки на другую.

Команда, и мы снимаем свой палаточный лагерь, грузим нехитрые казачьи пожитки на подводы, а мне-то и грузить нечего, кроме двух попоночных кусков, и двигаемся в путь.

Идем-едем по дороге, день прекрасный, кругом замечательные альпийские пейзажи, красота неописуемая, но все это нас не радует, настроение подавленное, но особых бед никто не ждет.

Откуда-то спереди по колонне доходит информация: всех обыскивают, а подводы отгоняют в сторону. Все начинают разоружаться, выбрасывая оружие, куда попало. Я останавливаюсь возле километрового каменного столба с цифрой «6», считаю, что это шесть километров от Эберштайна, подбираю огромный куст и хороню под ним свой Пауэр и две итальянские лимонки, которые и лимонками можно называть только условно, ибо они цилиндрической формы, но они оборонительные, и мы все называем их лимонками в память знаменитой советской гранаты Ф-1. Хороню, это значит — зарываю в скопившуюся под кустом многолетнюю засохшую листву. Может, он и до сих пор там лежит?

Сначала по сторонам от дороги никого не было, но вот начали появляться неторопливо прохаживающиеся английские солдаты с автоматами наготове. Начинается! Я вижу, как один казак срывает с предыдущей подводы вещмешок и бросается в сторону. Англичанин что-то кричит, сбрасывает с плеча автомат. Мы замираем, солдат дает две длинных очереди, но мы ясно видим, что стреляет он не в казака, а так, для виду. Казак скрывается из виду.

Подъезжаем, видим ограждение из колючей проволоки, вход широкий. В такие места всегда вход широкий, а с выходом гораздо хуже. Подводы отходят в сторону, а мы заходим туда, где уже нет свободы, и на много лет, чего мы тогда, естественно, не знали. Несколько английских сержантов быстро обыскивают движущихся сплошной цепью казаков. Я прохожу без приключений, но только отошел, слышу сзади крик и шум. Оглядываюсь, вижу: один казак напирает всем телом на обыскивающего сержанта и громко кричит, а тот отпихивает казака в грудь двумя руками. Подходит офицер, все сразу выясняется. Оказывается, сержант отобрал у казака золотые часы. По приказу офицера сержант возвращает часы, и все успокаивается. Других подобных инцидентов я не видел.

Итак, мы в лагере, хотя лагерем это место можно назвать только условно. Просто это немалая территория, покрытая травой и изредка мелкими кустиками, с одной стороны ограниченная рекой, а со всех остальных — оградой из колючей проволоки. По другому берегу реки непрерывно патрулируют английские солдаты. Не убежишь, да никто и не пытается. Где был этот лагерь? Сейчас в некоторых воспоминаниях уцелевших во всех этих водоворотах-коловоротах казаков упоминается «Вайсенфельд» с очень похожим описанием лагеря. Однако я смотрю на современную карту Австрии и вижу, что расстояние между Эберштайном и Вайсенфельдом не менее 30 километров, и мне кажется, что в тот злосчастный день пройти 30 километров мы никак не могли. Не буду я над этим вопросом ломать голову: значит, или мы были не очень близко возле Эберштайна, или же англичане загнали нас в другое место, похожий на лагерь возле Вайсенфельда.

Сложил я на голую землю свою заветную попоночку, улегся, накрылся другой и благополучно заснул. И снов не видел, хотя по Фрейду обязан был видеть какие-то ужасы, так как подсознание мое, ясное дело, было взбудоражено на полную мощность.

И пришло утро, и наступил день.

Да, тот самый проклятый Богом и людьми день, триумф лицемерия, подлости и коварства, день, который я считаю концом всего российского казачества, ибо то, что происходит сейчас под вывеской «возрождения» или «восстановления» казачества, я считаю, никакого результата для настоящего казачества уже иметь не будет.

Этот день — 1 июня 1945 года.

Нас выводят за проволоку и начинают рассаживать по машинам. Грузовики большие, закрытые брезентовыми тентами, открыт только задний борт. На каждой машине по два вооруженных автоматами английских солдата усаживаются возле кабины на скамейке, а мы — на полу или на том, что у кого есть. Мне не повезло, место досталось прямо у заднего борта, и я к нему спиной; чтобы взглянуть на дорогу, мне нужно не только повернуть голову, но и повернуться на пол-оборота всем корпусом, а так долго не просидишь.