Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-3

Я перебрался через речку, вот и плетни, а за ними уже собравшиеся в кучки курсанты, слышны крики командиров, собирающих свои взводы. Если бы кому-нибудь из высокого начальства пришла в голову мысль применить на практике указание приказа № 227, наш батальон безоговорочно пригоден был для этого и весь без единого исключения подлежал к расстрелу, как трусы и паникеры. Начальства близко не было.

Слышу крики: «Минометчики!» Перебираюсь через три-четыре плетня, и вот они, наши. Собираемся по расчетам, наш расчет потерь не имеет, материальная часть вся цела.

Повторяться не буду. Часа через полтора мы снова пошли в наступление точно таким же образом и точно с таким же результатом, если не считать, конечно, тех, кто навек остался на том кукурузном поле.

Думаю, что командование наше намеревалось направить нас и в третью атаку, но это было невозможно по той простой причине, что после второй нас уже не удалось собрать и как-то организовать.

Вторая и третья ночи прошли точно так же, только во вторую ночь не вернулся из боя один курсант из нашего расчета, а под утро, после шестой за трое суток атаки, нам было приказано закрепиться на чистом поле за рекой.

Закрепиться, легко сказать! Под огнем, правда, не очень сильным, уже перед самым рассветом, неумело окапываемся своими несчастными лопаточками, стараясь только в одном — как можно глубже зарыться в земле, благо земля на пахоте мягкая. О минометах все забыли.

Место, где нам приказано «закрепиться», нельзя назвать удачным. Ровное, голое, вся наша позиция для немцев, как на ладони. И нет воды. Почему я так серьезно говорю о воде? Нам было сказано, что наши дивизионные продовольственные склады были разбиты немецкой авиацией, и все трое суток, что мы были на «закрепленной» позиции, нас кормили только сухарями и селедкой. К счастью (моему) у меня обнаружилось очень полезное для стойкого бойца Рабоче-крестьянской Красной Армии качество — я оказался совершенно нечувствительным к недостатку воды, даже после сухаря с селедкой. А большинство мучились страшно. Но до воды, до речки — четыреста метров, и днем туда мог отправиться только самоубийца. А у немцев уже и снайперы объявились, и были жертвы. Запасались водой ночью, хотя и это было небезопасно. Но сколько можно было взять воды в наши стеклянные фляжки, к тому времени у некоторых уже разбившихся. Набирали и в котелки, но их мало.

Я спросил у Сагателова, зачем мы бегали вместе со стрелками в атаки, если мы все равно не сделали ни одного выстрела, да и не могли этого сделать, хотя к последним атакам мы уже держались более или менее вместе своим расчетом, по крайней мере, Дикин, Григорян и я. Он ответил — для отражения возможной немецкой контратаки. Вот так. Если контратака была бы только пехотой, то мы бы отбивались минометным огнем, а если с танками, то противотанковыми гранатами. И бутылками. Нам выдали бутылки с КС, жидкостью, которая загоралась сама при контакте с воздухом. У нас один курсант чуть не сгорел, когда бутылка разбилась у него в кармане шинели. На нас ведь навешано много всякого разного, и шинель быстро не снимешь. Так что обгорел он здорово, его отправили в тыл.

Применение бутылкам мы нашли быстро. Утолять голод помогала кукуруза, которой везде полно. Выломаешь пару початков, поливаешь из бутылки в уголке окопчика на землю и поджариваешь кукурузу. Правда, потом эта жарено-горелая кукуруза выходила почти невредимой этим самым естественным путем, хоть промывай и ешь ее еще раз. Я не пробовал.

Я уже стал мародером. У меня не было котелка, а что это за солдат на передовой, если он без котелка. Я уже видел убитых с котелками, привязанными к вещмешку за спиной, но у меня долго не хватало храбрости, да и отвязывать котелок в темноте, под огнем, конечно, не дело. Потом я положил в карман осколок оконного стекла и в последнюю нашу «атаковую» ночь срезал все-таки себе котелок у одного погибшего. Надеюсь, он меня простил.

Наконец кто-то из начальства сообразил всю глупость нашего пребывания на «закрепленной» позиции, и мы перебрались непосредственно в Нарт, на крайние огороды, которые выходят своими тылами в сторону немцев. И опять, конечно, закрепиться.

Здесь к нам присоединился один из наших курсантов, по имени Николай. Он пришел, а точнее, приполз, так как был крайне слаб и уже еле-еле ходил. У него была явная дизентерия, он уже фактически ничего не ел, а только исходил кровавым поносом. Он уже несколько раз вот так следовал за нами, а мы ему устраивали небольшой окопчик, где он и лежал. Но в тыл его не отправляли. У нас у всех было такое безалаберное питание, часто единственной пищей служила горелая полусырая кукуруза, и расстройство пищеварения было очень частым явлением. Но обычно, как началось, так и закончилось. И претензий у нас никаких не было. А с ним совсем другое. Но он так и ходил, и ползал за нами.