Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4

Впрочем, мне пришлось не так давно прочитать в респектабельной московской газете мнение, что Сталин все-таки принял участие в поражении фашизма и посему его и его режим нельзя считать выражением абсолютного зла. Правда, в этом случае было бы уместно спросить хотя бы заключенных на Колыме, которых описал Шаламов. Но кто же будет их спрашивать? Это ведь не настоящие «новости»? Обо всем этом уже шумел Солженицын. Да и тот, как знают все умные люди, — реакционер, популист и националист.

В канун западного Рождества, т. е. 24 декабря 1944 года, я прибыл в Италию в Казачий Стан атамана Доманова. На станции Карния, где я вместе с моими спутниками вышел из вагона военного поезда, ко мне подошел кавказец в зеленой, видавшей виды, солдатской куртке и папахе, обнял меня и сказал по-русски (ошибиться он не мог, т. к. поверх моей летней шинели алел башлык, а голову украшала белая с красным верхом кубанка): «Здравствуй, брат-казак!»

В этом районе также были расположены кавказцы с семьями под водительством ген. Султана Клыч Гирея. В Толмеццо, где находился штаб атамана, меня встретила пришедшая из горного итальянского села мама. Но в тот же вечер я отправился в 1-е Казачье Юнкерское Училище в Вилла Сантина.

Кончилась война. 1-го июня 1945 года я не откликнулся в австрийском городе Лиенце на более чем любезное приглашение фельдмаршала Александера репатриироваться в Советский Союз и ушел в горы. А ведь безупречными манерами этого британского джентльмена, вероятно, восхищался в 1921 году в Прибалтике мой отец. И чины у них, наверное, были почти одинаковые. И вот, поди, королевский офицер и джентльмен дал приказ бить палками беззащитных женщин, стариков и детей.

Так начались годы моей беженской жизни в лагерях перемещенных лиц (ди-пи): в Лиенце, Капфенберге, один семестр в студенческом общежитии в Граце и, наконец, в декабре 1945 года я перебрался в Зальцбург. Но в Зальцбурге я оказался непоседой.

В воскресенье на Страстную неделю весной 1948 года, я окончательно вернулся в Зальцбург, где проживала моя мама. Она не знала, где я пропадал почти 10 месяцев после получения аттестата зрелости в русской гимназии в том же лагере Парш (мое свидетельство об окончании средней школы в Харькове пропало во время выдачи казаков под Лиенцем, и мне пришлось повторить последний класс), но подозревала, что я снова ввязался в какое-то опасное предприятие.

Интуиция не обманула маму. Действительно все эти месяцы я провел в Вене, где по заданию австрийского Отдела Национально-Трудового Союза (НТС) я вызывал недовольство и гнев советских органов безопасности своим наглым поведением. В 1920 году в этом городе в своей квартире, в доме по неизвестному мне адресу, сидел за столом мой отец и писал свои первые стихи. В 1947 году в этом же городе я сидел за столом в своей квартире и писал свою первую листовку, обращенную к офицерам и солдатам Советской армии. Мои друзья в Зальцбурге размножили ее, а вечером 7-го ноября 1947 года, в 30-ю годовщину Великой Октябрьской Революции, в Вене произошел большой скандал: в местах расположения советских войск в Вене были разбросаны листовки, призывавшие советских воинов совершить новую, на этот раз подлинно освободительную национальную революцию.

Эффект, произведенный листовками на советские власти, превзошел все наши ожидания. Подтвердилась еще одна истина, прочитанная отцом на стене одиночки в харьковской тюрьме: «Ложь под покровом правды ничего так не боится, как открыть свое лицо». Мы, кучка молодых идеалистов — русских эмигрантов и бывших советских граждан — воинов Освободительного Движения — срывали маску с лица антинародной диктатуры, и она испугалась нас.

Сейчас, в мои оставшиеся мне годы, а может быть только месяцы, жизни, с тремя четвертями века за моими плечами, я часто задаю себе вопрос: как же выжил я за все эти годы, когда меня могла свалить пуля партизана, скосить пулеметная очередь летящих на бреющем полете штурмовиков, разорвать на части или засыпать под развалинами домов вместе с прячущимися в подвалах детьми и их матерями падающая наобум с ночного неба бомба. После войны меня могли бросить в кузов грузовика с раскроенной головой британские солдаты в Лиенце, похитить на улице Вены контрразведчики СМЕРШа Центральной Группы Войск.

Лично для себя у меня есть ответ. Сохранил меня Бог молитвами моей мамы. Почему оказал мне такую милость, я не могу знать. Ведь сколько погибло моих товарищей, бывших, во всяком случае, не хуже меня. Может быть, Он ожидал от меня умножения доверенных мне при рождении «талантов». Если так, то я надеюсь, что хоть отчасти я исполнил Его волю.