Внезапно, разлетаясь во все стороны, из-под сальника вырвался целый фонтан брызг соленой ледяной воды, и мы с испугом отпрянули назад. Воздух наполнился водяной пылью. Что произошло?! Корабль продолжал вздрагивать и трястись, винт молотил по воде, стоял оглушительный шум.
Затем, совершенно неожиданно, как будто кто-нибудь закрыл вентиль, поступление воды прекратилось.
— Стоп машина! — крикнул я.
Вибрация корпуса прекратилась, и стало совсем тихо. Теперь через сальник сочилась только тонкая струйка воды. Я с облегчением вздохнул.
— Ну и ну! — вырвалось у меня.
— Нам, однако, следует быть внимательными, — сказал Дейв. — Когда сальник уплотняется, он может заклинить вал, и мы окажемся в нелегком положении. Готовы дать передний ход?
Я кивнул головой и отдал приказание в пост управления. Снова открыли дроссели, и пар с шипением начал поступать в турбины. Вал медленно вращался, набирая скорость, и «Скейт» постепенно увеличивал ход. Наконец мы опять пошли со скоростью шестнадцать узлов. Течи в сальнике не было.
Еще не оправившись от волнения, я медленно шел по лодке мимо реакторного отсека в свою каюту. Как хорошо все шло во время нашего первого плавания подо льдом — можно сказать, даже слишком хорошо. Теперь мы возвращаемся сюда в такое время, когда все должно работать безукоризненно. Мы не смогли бы выдержать несколько таких случаев, как сегодняшний. Неужели счастье отвернулось от нас?
В эту ночь я не мог заснуть.
На следующее утро перед завтраком я пошел в центральный пост, чтобы взглянуть на эхоледомер. Уолт Уитмен стоял около прибора и тщательно записывал его показания.
— Что там видно, Уолт? — спросил я.
— Очень немного, — ответил он, покачав головой. — Чистой воды не встречалось в течение всей ночи. Прошли более ста девяноста миль — и ничего, кроме льда.
Я даже присвистнул от удивления.
— Я был просто уверен, что мы и в марте обнаружим хоть немного чистой воды, ведь мы еще значительно южнее района сплошных льдов.
Уолт пожал плечами:
— Кое-где встречались некоторые признаки тонкого льда, но чистой воды не было.
Я подошел к телевизионному экрану. Наверху стало светло, и лед опять был виден. Однако по сравнению со вчерашними плавающими льдами картина изменилась. На экране можно было различить отдельные толстые льдины, окруженные тонким льдом. Казалось, будто вы смотрите сквозь гигантское фруктовое желе. Никаких признаков трещин в этом прозрачном потолке не было.
Нам очень хотелось попробовать всплыть, пока мы не зашли слишком далеко на север, где может совсем не оказаться чистой воды. Гаю Шефферу еще ни разу не представилась возможность осуществить сложное всплытие из положения, когда лодка не имеет хода; на нашем пути на север море было настолько беспокойно, что делать такую попытку было бы бесполезно.
Как будто в ответ на мои мысли поступило донесение вахтенного офицера Пэта Гарнера. Он доложил, что разворачивает корабль, так как предполагает, что над нами чистая вода. «Предполагает» — как это странно звучит. Прошлым летом чистая вода либо определенно была, либо ее определенно не было. Взглянув на регистрирующий прибор эхоледомера, я понял, что всех смущает. Час за часом перья прибора вычерчивали сплошной ледяной потолок — миля за милей тянулись толстые льды и торосы, свешивающиеся вниз в виде сталактитов. Но вот перья неожиданно подскочили вверх и начали чертить длинную ровную линию. Но линия была не такая тонкая и четкая, как прошлым летом, когда прибор отмечал над нами чистую воду: слабый намек на то, что поверхность воды чем-то покрыта. Давал ли прибор ошибочные показания, или над нами был тонкий лед?
Мы описали циркуляцию и остановились под этим подозрительным местом. На экране телевизора все было сплошь серо Перископ тоже не помогал: я видел только слабый зеленовато-голубой свет По тому, что я видел, нельзя было с уверенностью сказать, что над нами чистая вода, но надо было учитывать, что даже в девять часов утра солнце едва поднималось над горизонтом. В этих широтах это соответствовало занимающейся заре.
Я приказал Гаю всплывать на глубину тридцать метров, чтобы тщательно исследовать обстановку. Он осторожно начал продувать балластные цистерны, и лодка стала медленно всплывать. Напрасно я отыскивал нагромождения льда с характерными для краев полыньи очертаниями. Кругом, на сколько мог видеть глаз, был слабый зеленовато-голубой свет.
— Кажется, мы находимся под огромным замерзшим разводьем, — объявил я. — Не думаю, чтобы лед здесь был толстый, если через него сверху проходит свет.
Читать дальше