Ученики и последователи Сергея Ивановича действительно многочисленны. Он рано защитил кандидатскую и докторскую диссертации и начал лекторскую деятельность. Пример отца и здесь был перед глазами: Сергей Иванович всегда скрупулезно готовился к лекциям. Его любили; ученики привязывались к нему на всю жизнь. Он подготовил ни много ни мало — 80 ученых! Среди них есть и доктора наук. После войны Сергея Ивановича пригласили поработать в Белоруссию. Он создал там первую в республике школу металлургов и был избран действительным членом Академии наук БССР.
Главный труд Сергея Ивановича «Теория пластической деформации металлов». Это обобщающая монография, в которой суммируются результаты многолетних исследований в области пластичности и практики пластического деформирования. Автору не привелось увидеть его в печати. Двухтомник появился в продаже уже после кончины С.И. Губкина.
Сергей Иванович умер внезапно, хотя и страдал хроническими болезнями долгое время. Уехал на юг отдыхать — оттуда пришло трагическое извещение. То было летом 1955 года. Похоронили Сергея Ивановича на Новодевичьем кладбище рядом с могилой отца.
Галина Сергеевна долго не могла спокойно произносить имя брата.
Иногда подходила к шкафу, который стоял еще на петербургской их квартире — ему уж лет семьдесят, наверное, и доставала из него старый мамин ридикюль. Когда-то, должно быть, он был черный, а теперь стал серый. В нем письма Ивана Михайловича, которым тоже уж лет пятьдесят…
Галина Ивановна перечитывала, и в тех местах, где упоминаются они с братом — «крепко целую свою маленькую дорогую плюшку», «поцелуй Сержика в его умный лобик», — в этих местах слезы в миллионный раз подступали к ее глазам.
«Пусть щадит свое здоровье и не добивается первенства в классе… Передай ему мою горячую просьбу, чтобы он щадил свою маму… Пора ему быть моим заместителем возле вас».
«Передай моему мальчику, что я думаю о нем, вспоминаю его и прошу его не горевать, если он вместо 4 или 5 получит тройку. Пусть он поймет, что дело не в балле, а в знании. Пусть лучше он что-либо почитает постороннее вместо зубрежки. К нему моя горячая просьба хранить наше общее сокровище — маму, быть с ней рыцарем, как с женщиной, и сыном, как с мамой, которая так нежно и крепко его любит…»
неожиданно последняя. Автор отказывается хоронить героя.
В первой главе нашего повествования, созерцая в отдаленном восхищении могучие дела героя и прикидывая и примеривая в уме раскрой жизнеописания, мы обронили: не одну, а целых три — вполне достоверно, а не метафорически — жизни он переворошил. С тех пор мы пропустили пред читательскими очами две жизни. Разные жизни. И повествование наше, приспособляясь к скоростям проживания разных жизней, то летело, удила закусив, то перескакивало с документа на документ, как в половодье со льдинки на льдинку, обжигая подошвы. Ибо в полном соответствии с современными понятиями о кривизне, плотности, растяжении пространства-времени, в зависимости от внутреннего напряжения и герой наш бывало, что на малом отрезке пространства-времени проживал много жизни, а бывало, и на раздольных гектарах проживал мало жизни.
И незаметно углубились мы в зеленые дебри третьей жизни.
Совсем не языческая наивность в древнем успокоительном завете продлевать жизнь героя в наших сердцах. Вулканический заряд энергии, сконденсированной в душах гениев, при истечении своем часто имеющей характер взрыва, создает далеко распространяющееся энергетическое поле; оно индуктирует попадающие в ареал его воздействия зауряд-души; оно создает новые вихревые потоки. В четвертом, временном измерении энергия практически бессмертна, но вечно видоизменяема.
Губкин затевал дела, катящиеся прямехонько в будущее.
Рассудим на брошенной «главу назад» теме.
Вы думаете, он отступился от КМА, получивши суровое предписание вкупе с высокой оценкой труда? Удовлетворился вторым и послушался первого? О, вы недостаточно проникли в его характер! Через несколько лет он добился возобновления разведки — да еще с каким размахом ее повел! Не какие-нибудь скважинки — целые шахты, а в тридцать шестом приступил к строительству первого рудника! Победил все-таки он, а не узкопрактичные экономисты. И вновь он отдался делу со всей своей неуемной страстью. Вот, например, какую бучу поднял он, прослышав о возможном сокращении сметы (привожу телеграмму, посланную секретарю обкома Рябинину в январе 1931 года):
Читать дальше