Иван Рахилло - Московские встречи

— Так, ерунда… Выбиты зубы… Проломлена голова… Нос слегка раздроблен. Ну и нога ещё немного. Одним словом, пустяки, летать будете!..

Через три месяца, прихрамывая, Николай пришёл на аэродром. Ему вручили путёвку на курорт и выписку из приказа, где за находчивость и блестящий выход из трудного положения, за проявленную личную самоотверженность ему была объявлена благодарность командования. Уезжая на курорт, Николай послал лечившему хирургу письмо с выражением признательности за отлично отремонтированный нос, «который стал по форме даже лучше, чем был…»

Вскоре Евдокимов начинает увлекаться парашютным спортом. Дело это тогда было ещё незнакомое, многих пугало, но он смело взялся за новую специальность и после одиннадцати прыжков получил звание инструктора. Николая уже не удовлетворяли обыкновенные прыжки. Подготовляя своих товарищей, он сам непрерывно занимается различными экспериментами: прыгает с мёртвой петли, со штопора, с виража — с самых разнообразных положений самолёта. Его прыжки представляли высокий научный интерес.

Знойное утро июля дышит предгрозьем. Сегодня Евдокимов готовится к рекордному прыжку с восьми тысяч метров. Баллоны наполнены кислородом. Идёт последняя проверка снаряжения. Самолёт поведёт на высоту близкий друг Евдокимова, лётчик Владимир Дацко. Он торопит — небо затягивается грозовыми облаками.

Перед полётом техник и моторист с двух сторон окатывают Николая холодной водой из вёдер, сопровождая купание весёлыми прибаутками. Он насухо обтирается полотенцем и облачается в меховой комбинезон: температура на высоте до тридцати градусов мороза.

Сердечное пожатие рук, и люк закрывается. Николай остаётся в тёмной кабине один. Он сидит на специально подвешенной к потолку брезентовой лямке. Самолёт отрывается от земли и крутой спиралью уходит ввысь, скрываясь за облаками. Они угрожающе клубятся, стягиваясь над лесом. На земле с нетерпением ждут Евдокимова.

Время тянется мучительно медленно. Наконец самолёт с Дацко возвращается на аэродром. Все бросаются к нему навстречу. Евдокимов покинул самолёт на высоте восемь тысяч сто метров. Но где же он? Сведений на старт о его приземлении до сих пор не поступало. Неужели произошло несчастье? Всех охватило волнение. На запросы по телефонам неожиданно получили тревожный ответ: из облака упал какой-то комок. Шёл до земли на большой скорости…

Немедленно на розыски в разных направлениях было брошено несколько самолётов. На одном из них вылетел и я. Никогда не забыть той страшной грозы, вставшей чёрной преградой на пути. Дождь низвергался на землю сплошной, казалось, непробиваемой стеной. Где-то совсем рядом пронзали темень ослепляющие зигзаги зелёных молний, грохотал гром, и чем яростнее неистовствовала погода, тем глубже закрадывалась в сердце тревога о судьбе Николая.

Не меньше часа метались мы над железнодорожной веткой в узком облачном коридоре, и какой-то напуганный начальник станции предупредительно отмахивался красным флажком каждый раз, когда самолёт пролетал над его головой.

С трудом удалось прорваться к реке и на бреющем полёте возвратиться на аэродром.

Евдокимов был уже дома!

Лежим на траве, позади ангара. Николай рассказывает: — К рекордному прыжку я начал готовиться ещё в марте. Тренировка началась в апреле. За это время я прошёл специальное испытание в барокамере, где определился мой «потолок».

Поднимаясь на высоту, я всю дорогу работал с приборами; каждые пятьсот метров измерял температуру, вёл записи. Волновался ли? Нет. Вспоминал сына. Ему два года. Телефона на самолёте не было: разговаривали с Дацко записками и световыми сигналами.

В воздухе получаю записку: «Аэродром затянут облаками. Постараюсь рассчитать». Дацко побаивался, чтобы меня не отнесло в озеро. Неожиданно я почувствовал головокружение. Почему-то перестал поступать кислород. Быстро прощупываю шланг, соединяющий маску с баллоном кислорода, и обнаруживаю перелом: от резкого движения трубка переломилась. Зажал перелом пальцами. Температура — минус двадцать девять.

Записка: «Приготовься, скоро буду давать сигналы». Сигнал — белая лампочка: «Переодеть маски». Отвечаю тем же сигналом: «Надеваю».

Второй сигнал — красный: «Приготовиться к прыжку».

«Готов!»

Третий — обе лампочки вместе: «Прыгай!»

Я уже стоял над люком на коленях. Отверстие люка широкое (я, например, даже не зацепившись, прошёл в него с обоими парашютами). Левая рука занята трубкой. Держался одной правой. Пожалуй, это был самый неприятный момент.