Иван Рахилло: Московские встречи

А подбородок у Маяковского был, как это ни покажется странным, совсем не резко выраженного, а даже наоборот — мягкого контура. Монументальность поэту придавали его рост, плечи, широкий великолепный рот оратора и жгучие, полные ума, человечности и ощущения скрытой силы огромные выразительные глаза.

Но в тот вечер меня больше всего поразило его ни с чем не сравнимое озорное настроение. Мне удалось подсмотреть лицо поэта в минуту чистой, детской откровенности, с улыбчивым прищуром глаз, с падающей на лоб прямой прядкой волос, эти добрые, развесёлые ямки на щеках и притворно-хитрое выражение озорника-школьника, желающего чем-нибудь «насолить» своему приятелю, подшутить над ним.

Вскоре, однако, мои интересные наблюдения были оттеснены на второй план другим немаловажным обстоятельством, а именно: удваиваемые ставки стали принимать угрожающие размеры. Я сразу не понял шутки Маяковского.

— Может, всё-таки возьмёте фору? — предложил он.

— Нет.

— Учтите, что следующая ставка уже будет двенадцать червонцев с хвостиком. А потом…

Мне грозило полное банкротство. Мои болельщики, ставившие против Маяковского, стали шумно возражать и заставили взять два шара вперёд.

Играли мы до полуночи, до самого закрытия бильярдной. Мне удалось всё отыграть, и Маяковскому пришлось угостить всех нас ужином.

Придя ночью домой, записал:

«Играли на бильярде с М. Был поражен выражением его лица. Необыкновенно!.. Может быть, придётся об этом когда-нибудь вспомнить…»

Жаркое июньское утро. В литературном отделе «Комсомольской правды», в Черкасском переулке, огромное полуовальное окно открыто настежь. Уткин в расстёгнутой рубашке разговаривает по телефону с Кукрыниксами: он заказывает художникам шарж для очередной литературной страницы. Уткин ведёт литературный отдел газеты.

Секретарь отдела, поэт Джек Алтаузен, за письменным столом непрерывно строчит ответные письма на присланные из провинции стихи. В просторной комнате прохладно… Широко распахивается дверь, и входит Маяковский. В комнате сразу становится тесно. Поэт здоровается с присутствующими и деловито лезет в боковой карман.

— Только что написал, — сообщает он всем. — Надоело ссориться…

Уткин заканчивает телефонный разговор, и Владимир Владимирович, положив на стол кепку и палку, становится посреди комнаты. Неяркий свет узкого переулка мягко освещает его угловатое, «бетховенское» лицо. Маяковский вынимает исписанные листы бумаги и объявляет заглавие:

— «Послание пролетарским поэтам».

Это любопытно! За последнее время на литературных вечерах и диспутах споры между поэтами различных литературных группировок становятся всё злей и беспощадней, в бой втянуты газеты и журналы. По-видимому, Маяковский подготовил очередную литературную бомбу против налитпостовцев. Сейчас он навалится на них, вооружённый своим грозным и неотразимым остроумием. Послушаем.

Как это неожиданно и прекрасно! Только могучая, открытая душа могла в самый разгар жесточайших литературных споров и битв выступить с такой необыкновенной, задушевной речью.

Приоткрываются двери, и в них появляются любопытные головы молодых сотрудников из других отделов редакции. А Маяковский широким жестом отбрасывает руку в сторону:

Как хорошо, что Маяковский, не боясь этим унизить и скомпрометировать себя, первым запросто пришёл с открытыми объятиями к молодым поэтам!