Владимир Зворыкин Зворыкин: Мемуары изобретателя телевидения

Пассажирские пароходы отца регулярно курсировали между Муромом и Нижним, и уже в младших классах отец поручил мне фиксировать время прибытия и отправления этих судов в Муромском речном порту. Летом он часто отправлял меня в Нижний с разными мелкими поручениями. Это занимало обычно три-четыре дня – когда я «представлял хозяина». При этом я подвергался разным соблазнам, включая выпивку, но, слава Богу, не приобрёл дурных привычек. Во многом благодаря нашему старому корабельному стюарду, который меня опекал.

Когда я подрос, отец стал давать мне более серьёзные поручения, связанные с делами компании. Два из них мне особенно хорошо запомнились.

Первое относится приблизительно к 1898 или 1899 году. Зима тогда выдалась ранняя, внезапно наступившие холода сковали Оку, и одно из наших судов застряло во льдах верстах в пятидесяти от Мурома. Поскольку зимой суда обычно готовили к новому навигационному сезону (их подкрашивали и ремонтировали в специальных доках), отцу ничего не оставалось, как проводить ремонт непосредственно на месте зимовки судна. Он расселил рабочих по избам в соседней деревне и незадолго до Рождества поручил мне поехать и посмотреть, как продвигаются работы. Меня снарядили в дорогу: в сани, запряжённые парой гнедых, уложили ворох тёплой одежды, провианта на несколько дней и наказали старому вознице за мной приглядывать. Выехав на заре, мы рассчитывали добраться до судна засветло. Поначалу дорога была ровная, разъезженная, в основном, по руслу замёрзшей реки, и сани шли быстро. Но потом начались наметы, колея пропала, и мы то и дело увязали в сугробах. Когда стемнело, до судна, по моим подсчётам, оставалось ещё не менее пяти вёрст. Ночь выдалась безлунная, и вскоре дорога совсем пропала из виду. Мы продолжали ехать в кромешной тьме, полагаясь на лошадей, но вознице казалось, что они увозят нас в сторону от дороги. Чтобы отвлечься и скоротать время, он принялся рассказывать страшные истории про убийства в нашей округе и, порядком застращав меня, кажется, и сам испугался. Вдруг мы услышали лошадиное фырканье и скрип снега под полозьями саней, катящих позади нас. Вот когда душа ушла в пятки! Возница подстегнул лошадей, погнал, но потом резко натянул повод. Мы замерли, прислушиваясь к скрипу приближающихся саней. Тут мой возница совсем потерял голову, пустил лошадей в галоп, и вскоре чудесным образом они вынесли нас к деревне.

На ночь мы остановились в крестьянской семье, которая, по обыкновению, приняла нас очень радушно. Утром я отправился к судну и впервые увидел, как производится ремонт днища в отсутствии сухого дока. Первым делом во льду под повреждённой частью прокладывали траншею. Эта работа занимала обычно несколько недель, ибо лёд снимали послойно («вгрызались», – по выражению рабочих). Сначала делали прорубь, за ночь вода в ней промерзала на несколько сантиметров вглубь, а утром верхний слой свежеобразовавшегося льда вновь кропотливо соскабливали. Когда траншея достигала нужного размера, переходили непосредственно к ремонту. В нашем случае рабочим предстояло заменить стальной лист обшивки размером приблизительно полтора на два метра. Убедившись, что дело движется споро, я вернулся домой и подробно рассказал отцу о ходе этой непростой операции.

В другой раз отец отправил меня в Ярославль, где у него был мукомольный завод. Мне надлежало выяснить, почему перестали приходить донесения от нашего управляющего. Я поехал на поезде, предварительно послав управляющему телеграмму с просьбой встретить меня. Однако на вокзале он не появился, и мне пришлось провести ночь на постоялом дворе, где клопы свирепствовали нещадно. Поутру я нанял сани, запряжённые парой лошадей, и велел ямщику отвезти меня к дому управляющего, который жил верстах в тридцати от города. По дороге мы попали в метель и до места добрались только глубокой ночью. Дом управляющего был занесён снегом по самые ставни, дорожки в палисаднике не расчищены. На наши окрики никто не отозвался, поэтому пришлось пробираться через сугробы к двери и взламывать замок. Войдя в нетопленый дом, я попросил ямщика разжечь керосиновую лампу, и в её тусклом свете мы различили постель, и на ней управляющего. Он был мёртв. В ужасе мы выбежали на двор, сели в сани и помчались на поиски ближайшей деревни, где разбудили пристава. Пристав отправился за врачом, и все вчетвером мы вновь вернулись к страшному дому. Осмотрев тело, врач сообщил, что управляющий, скорее всего, скончался больше недели назад. Я отправил телеграмму отцу, и он велел мне оставаться в Ярославле до приезда одного из его муромских служащих. Ту поездку я ещё долго вспоминал с ужасом. Поначалу моим обучением ведала старшая сестра Анна, но когда она уехала в Петербург держать экзамены в университет, меня отдали в частную школу, готовившую детей к поступлению в реальное училище. Об этой школе у меня остались очень тёплые воспоминания. Во-первых, мне нравились сами занятия, и я всегда расстраивался, если по болезни или из-за плохой погоды приходилось их пропускать. Но ещё больше мне нравилась учительница Елизавета Ивановна – добрейшая женщина, относившаяся к каждому ученику с поистине материнской заботой. В день, когда меня приняли в первый класс реального училища, вместо радости я испытал горечь, впервые по-настоящему осознав, что мы расстаёмся. Уверен, что любовь к знаниям, к наукам привила мне именно она.