Робин Локкарт - Моя Европа

Мы начали часто видеться. Он запросто называл меня по имени и дарил свои книги. Можно сказать, мы стали друзьями. Толстой имел талант и одинаково легко писал романы, очерки и газетные статьи. Но у него совершенно отсутствовала мораль, ему были незнакомы чувства вины и ответственности. Единственное, что интересовало Алексея Толстого – это деньги, комфорт и личный успех. Поэтому он без колебаний быстро подстраивался под меняющиеся политические поветрия, что приводило в сильное смущение его более сознательных и думающих соотечественников. Алексей Толстой находился в дальнем родстве с Львом Толстым, но противники всегда подчёркивали незаконность его рождения и, следовательно, не имеющим право называться графом. Он относился к той категории людей, которых трудно не любить, но ещё труднее уважать.

После большевистского переворота Алексею Толстому удалось бежать, но не в Англию, которая могла бы быстро ему наскучить, а в Париж. В то время в эмигрантской среде не было более яростного обличителя большевиков, чем Алексей Николаевич. В Париже он продолжал вести экстравагантную жизнь. Впрочем, деньги быстро кончились, а значит, кончилась водка и цыганские песни. Поэтому меня нисколько не удивило, что, написав пару пьес по изобличению Романовых, Алексей Толстой втёрся в доверие большевикам и вернулся на родину. Он изображал из себя патриота, не способного жить вдали от России. В одном он не лукавил: репутация писателя имела для него такое же значение, как и водка под цыганские напевы.

Надо признать, что его возвращение оказалось очень удачным. Большевики приняли бывшего графа с распростёртыми объятиями, и для Алексея Толстого жизнь вошла обычную колею: вино, женщины, цыгане и… работа. Да, работать пером он умел всегда. Его манеры раздражали большевиков, и в Союзе Писателей был поставлен вопрос о буржуазном образе жизни Толстого и буржуазном содержании его произведений. Но Алексей Николаевич не был простачком. Он приложил все усилия, чтобы втереться в доверие к Сталину, и даже сумел заполучить от него лестный отзыв на первый том исторического романа «Пётр Первый». Вооружившись надписью, сделанной рукой самого Сталина на экземпляре книги, Толстой явился на заседание Союза Писателей и заявил: «Обычно я не читаю рецензий на свои произведения, но эта может вас заинтересовать». Обвинение в уклоне было снято раз и навсегда.

Время от времени я слышал о Толстом, но не думал, что нам придётся снова увидеться. Утром 10 июля 1935 года раздался телефонный звонок. Оказалось, что Алексей Николаевич приехал в Лондон и хотел бы меня видеть. Мы договорились встретиться в маленьком сербском ресторане «Josef» ("Иосиф") на Greek Street. Это был один из тех редких неприятных дней, когда на Лондон опускалась изнурительная духота. Взмокший от жары и удручённый, я опоздал на встречу. Мне не составило труда узнать старого знакомого. Конечно, он постарел. Его когда-то гладкое и расплывшееся лицо теперь выглядело похудевшим, а массивная в прошлом фигура несколько уменьшилась в размерах. Но старая энергия ещё осталась: Толстой приветствовал меня зычным голосом, сотрясшим стены почти пустого зала. Он был уже почти пьян, но не терял чувства реальности и без умолку захватывающе рассуждал обо всём на свете. Он прибыл в Лондон на советском пароходе «Смольный», по пути они заходили в Гамбург. Во время этой кратковременной стоянки Алексей Толстой пришёл к выводу, что не только Гамбург, но и вся Европа пришла в упадок. Но Лондон по-прежнему поражает своей красотой, величием и неповторимым очарованием. Лондон всегда оставался его любимым городом, и теперь после стольких лет, проведённых в серости Советской России, так приятно видеть хорошо одетых женщин, богатые витрины магазинов, залитые светом улицы и толпы счастливых и беспечных людей. Но самое главное, подчеркнул он – снова вдыхать воздух свободы этого свободного города. Алексей Николаевич мечтательно закрыл глаза и шумно вздохнул, при этом его рука потянулась к бутылке бренди. Был ли он в этот момент искренен? Думаю, что он действительно так думал в ту минуту. Ведь тогда мир казался ему усыпанным розами.

Мне хотелось расспросить Толстого о жизни в Советском Союзе. Отмалчиваться было не в его характере, но здесь он стал проявлять осторожность. Да, он много работает, есть свои сложности, но они преодолимы. И опять разговор повернулся на нейтральную тему о лондонских достопримечательностях.

Поздним вечером я собрался подвести его до Советского Посольства, в котором он остановился. В такси Толстой вдруг разоткровенничался: «Я должен просить вас об одном одолжении. Дело в том, что во Франции проживает некая девушка, дочь кардинала и монашки. Эта девушка коммунистка, и я хотел бы увезти её в Россию. Но мне отказали в визе. Не могли бы вы помочь?». Он тяжело навалился на меня, грубо захохотал, а затем вдруг замолк. Я подумал, что его сморило от выпитого, и оказался не прав. Когда мы въехали на Kensington Palace Garden, он очнулся и заявил: «Пожалуй, я здесь выйду». Расцеловав меня на прощанье в обе щеки, Толстой выбрался из машины и пошагал по направлению к Советскому Посольству.