Вильгельм Кейтель - 12 ступенек на эшафот

«Мне совершенно не нравится в школе. Профессор Тимме, преподаватель закона божьего и греческого, услыхав мой перевод второго послания апостола Павла к римлянам, задумчиво произнес: «Да—с, Кейтель, будь ваша воля, вы бы предпочли верховую езду деяниям всех апостолов». И он тысячу раз прав…».

Средний балл повысился только в «приме». [4] От латинского «первый» — два старших класса гимназии. Лучом света для «геттингенского затворника» стали регулярные воскресные визиты к дядюшке Клаусу Барингу, женатому на сестре отца Вильгельма, арендатору монастырских земель в Мариенгартене под Оберньеза. Их сын, Теодор Баринг, и Вильгельм Кейтель сидели за одной партой в геттингенской гимназии. Здесь, в имении, Вильгельм мог вдохнуть полной грудью свежий степной воздух и даже отправиться на охоту с друзьями. Цель была ясна: закончить учебу и быстрее вернуться домой.

Однако поигрывающий мускулами Второй рейх имел совершенно другие виды на подрастающую молодежь…

Милитаризация всех сфер жизни, изменение статуса офицера—резервиста и того положения в обществе, которое давал молодому человеку офицерский чин, заставили многих родителей, прежде совершенно чуждых военному делу, отдавать своих сыновей в армию. В геттингенской гимназии Кейтель и Баринг оживленно обсуждали перспективы военной карьеры со своими приятелями из выпускного класса — среди них был Феликс Бюркнер, прославившийся впоследствии как профессиональный жокей. Мечты о кавалерии пришлось сразу же оставить, поскольку покупка и содержание лошади относились в тогдашние времена к обязанностям кавалерийского офицера, а такие расходы были не по карману семьям Барингов и Кейтелей. Чтобы удержаться на плаву, отец Вильгельма был вынужден экономить каждый пфенниг.

Для обожавшего лошадей и верховую езду юноши оставался единственный выход — полевая артиллерия. «Ничего, там тоже ездят на лошадях, — записал в дневнике Вильгельм и тут же добавил: — Не могу отделаться от мысли, что армия — это не мое. Понимаю, что так или иначе, но служить придется. И все же, все же… Я бы хотел вернуться в имение».

Жизнь не стояла на месте. Теперь служба в прусском полку — что было совершенно неприемлемо для его деда, ганноверского королевского окружного советника, — стала нормой и знамением времени. На Пасху 1900 г., после перевода в выпускной класс гимназии, отец записал Вильгельма вольноопределяющимся в 46 полк полевой артиллерии, дислоцировавшийся в Вольфенбюттеле и Целле. Хотя вольноопределяющийся и жил на свои личные средства, а не на государственные, он имел определенные привилегии: доброволец служил не три года, как остальные, а только год; кроме этого, мог сам выбрать себе не только род войск, но и место прохождения службы. Так что решающими обстоятельствами при выборе 46 артиллерийского полка стали, во—первых, его брауншвейгский контингент и, во—вторых, приемлемая удаленность гарнизона от Хельмшероде.

Тем временем старший Кейтель женился во второй раз на Анне Грегуар, домашней учительнице второго сына, Бодевина. Разговор по душам со старшим сыном состоялся сразу же после его приезда на летние вакации в отчий дом:

«Вильгельм, я знаю, ты хочешь вернуться в имение, но две семьи оно не прокормит. Сам я достаточно крепок, чтобы даже через десяток лет уверенно держаться в седле, и не собираюсь удаляться на покой. В лучшем случае в обозримом будущем здесь тебя ждет работа подручного, но не хозяина. Вместе с тем ты прекрасно образован и вправе претендовать на должность управляющего крупной усадьбой, но, увы, в Брауншвейге слишком много претендентов и слишком мало вакансий…»

По семейному преданию, этот разговор закончился едва ли не слезами, но судьбоносное решение было принято. Так началась карьера профессионального солдата, завершившаяся всеми мыслимыми и немыслимыми почестями и наградами, маршальским жезлом и… виселицей в Нюрнберге.

Очень важно постараться удержать в памяти образ расстроенного решением отца молодого человека, чтобы правильно понять и оценить ту роль, которую сыграл Кейтель в истории Третьего рейха и 2–й мировой войны. На непросвещенный взгляд и с точки зрения англосаксов, каждый немецкий генерал—фельдмаршал был, прежде всего, продуктом кадетского корпуса и военного воспитания. На американцев, кичащихся своими глубокими познаниями в области психологии, массивная фигура фельдмаршала с моноклем на черном шнурке действовала, как красный цвет на быка. Особенно когда они узнали, что «прусский юнкер» ко всему прочему еще и «крупный землевладелец».