Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Разного рода «фиги в карманах» и тонкие намеки на то, что мы, дескать, живем в несвободном и гнилом обществе (как писал Валентин Гафт о Высоцком, «он пел о нашей жизни скотской»), власть особо не волновали.

Затея же с тем, чтобы посадить Высоцкого на иглу, задумай чекисты это сделать, сама по себе была бы крайне рискованной и грозила непредсказуемыми последствиями. Что бы случилось, например, если бы Высоцкий попался с наркотиками? Добро бы произошло это в СССР. Здесь КГБ при желании легко мог замять дело в обмен на какие-то услуги со стороны артиста. Хотя какие услуги от него, по большому счету, могли потребовать? На роль сексота он явно не годился, а верноподданническая песня про героев-чекистов в его устах неизбежно воспринималась бы как злая пародия. А если бы с наркотиками Высоцкий залетел где-нибудь во Франции? Как бы тогда пришлось реагировать советской стороне? Ведь он все-таки был артистом, официально признанным в СССР. Вытаскивать ли его любой ценой или, напротив, дать ему очутиться во французской тюрьме? Ни одно из этих решений не было очевидным, имело свои плюсы и минусы и наверняка принесло бы властям лишь дополнительные хлопоты.

К тому же на наркоманию в СССР тогда вообще обращали мало внимания. Считалось, что это – удел прогнившего западного мира, а в стране победившего социализма ее просто не может быть. Поэтому вряд ли кто-нибудь в КГБ или МВД решил бы избавиться от Высоцкого с помощью такого экзотического способа, как наркотики.

Главное же, сотрудники правоохранительных органов в своем большинстве любили Высоцкого и мечтали получить автограф кумира. Наверняка подобные настроения были и среди чекистов среднего звена. Можно не сомневаться, что, узнай они, что кто-то из начальства собирается подсадить барда на наркотики, сделали бы все, чтобы эту провокацию сорвать, придав ее огласке. Писатель Валерий Попов вспоминал, как в середине 60-х годов в Ленинграде «шел мимо грозного Большого дома и услышал из раскрытого окна родной хриплый бас – запись Высоцкого. И там наши люди! Только вот со службой им не повезло… или, наоборот, повезло?»

Естественно, любовь чекистов к Высоцкому преувеличивать не стоит. Если бы поступил приказ Высоцкого арестовать, 99 из 100 бойцов невидимого фронта выполнили бы его без каких-либо колебаний и угрызений совести. Но без прямого приказа начальства никто из них гадить Высоцкому ни по-мелкому, ни по-крупному не собирался. И если бы кто-то готовил против Высоцкого серьезную провокацию, наверняка произошла бы утечка через сочувствовавших Высоцкому чекистов, которых было гораздо больше, чем несочувствовавших. Оксана Афанасьева (Ярмольник) признается: «Со временем я поняла, что было немало людей, которые хотели, чтобы Володи не было в стране. Даже при всей любви к Володе Брежнева и особенно его дочери Галины это все равно был «совок», который его боялся, считал опасным. Кагэбэшники, которые слушали его песни, говорили: «Мы вас обожаем», – но при этом могли сказать: «Вы что тут? Вы у нас смотрите». И пальчиком грозили. А с другой стороны, на этом же уровне было еще больше тех, кто противодействовал первым. И это негласное противоборство давало ему возможность жить и работать в стране».

Да что чекисты, начальство само очень любило песни Высоцкого. Однажды ему даже поступило предложение попеть в узком кругу для секретарей ЦК, которое Высоцкий с возмущением отверг, так как холуем быть не собирался.

Более того, вполне можно допустить, что фигура Высоцкого и его творчество по большому счету коммунистическую власть устраивали. Он пел о нашей жизни правду, но при этом не звал на баррикады. У его поклонников складывалось впечатление, что вполне можно жить той обычной жизнью, без навязчивой идеологии и лозунгов, и находить в этой жизни что-то поэтическое, пусть даже и рядом и вместе с тем, что достойно осмеяния. Можно сказать, что для миллионов поклонников Высоцкого его творчество создавало некий модус вивенди с советской властью, стало неким рефагнумом, в котором можно было спрятаться от навязчивой советской идеологии, от обязательных собраний и песен советских композиторов и поэтов. Помните, как у Владимира Сорокина в рассказе «Открытие сезона» два охотника-людоеда используют запись песни Высоцкого «Лукоморья больше нет» в качестве манка, чтобы направить заблудившегося путника под выстрелы своих ружей. Песни Высоцкого были неким манком для советской интеллигенции, создавали ощущение свободы и собственной смелости, тогда как в действительности находились в пределах негласно разрешенного властью фрондерства.