Розалин Майлз - Я, Елизавета

Сгорая…

Я горела, горела – может, я умерла и попала в ад? Но нет, руки мои, сердце, голова были холодны как лед.

И я заставила себя холодно встретить этот опасный взгляд.

– Что все это значит, милорд?

Он рассмеялся странным диким смехом:

– Это не измена, хоть и выглядит подобием измены! Я не замышляю никакого предательства, хотя вернулся очистить себя от предательских наветов, разогнать подлых наушников, что клевещут вам на вашего преданнейшего и вернейшего слугу…

Кто с ним? Я не сводила глаз с его искаженного лица, однако боковым зрением видела в дверях частокол обнаженных мечей – это не мои люди.

– Где стража? Я не решалась позвать из страха быть заколотой.

– Милорд, пощадите королеву, коли надеетесь на милость Божью!

Это воскликнула моя верная Уорвик. Мой лорд взглянул на нее так, будто это она повредилась в рассудке, а не он сам.

– Бог с тобою, женщина! – сказала он удивленно. – Угроза Ее Величеству исходит не от меня!

– В этом никто не сомневается, милорд, – проворковала я. – Так зачем же было бряцать оружием? – Я махнула в сторону двери. – Здесь одни женщины, они все любят и чтут вашу светлость.

Я сделала отчаянный жест, и они, слава Богу, поняли, зашептали синими от страха губами:

Да, да, сэр! Да!» – напоминая собой хор в греческой трагедии.

Он кивнул все так же странно, словно во сне:

– Да, мадам, коли вы так говорите.

Похоже, он немного успокоился; я поспешила этим воспользоваться;

– Так что умоляю, дорогой лорд, удалитесь к себе, переоденьтесь с дороги и предстаньте передо мной во всем вашем блеске. Теперь, когда вы вернулись и у меня нет причины сидеть горюющей вдовицей, мы устроим музыку и танцы, сегодня будем пировать, праздновать ваше возвращение!

И, Господи, меня помилуй…

Он бросился передо мной на колени, облобызал руку:

– Ваше Величество, будет исполнено!

И, словно ураган, унесся так же, как и ворвался, увлекая за собой солдат.

Он видел меня в таком виде, в каком не видел никто другой, – голой в спальне. Господи, в наказание ли Ты послал мне этот последний позор? Что стало с Глорианой? Отражение в зеркале смотрело на меня с тем тупым, бессловесным выражением боли и стыда, которое я видела на лицах городских шлюх, когда на потеху ярмарочной толпе их заголяют для публичной порки.

О, я горела, горела, я горела и все же стыла…

Но я не заплакала. Повернулась к Елене, мраморной статуей застывшей позади моего кресла.

– Дайте платок, пожалуйста, накрыть голову, и меховой шлафор. И попросите слугу развести огонь, я замерзла.

Все ожили, засуетились. Я подняла руку:

– И немедленно пошлите за сэром Робертом Сесилом.

– Если Ваше Величество позволит… – Маленькая горничная еще не оправилась от ужаса и говорила с трудом. – Он уже в прихожей, однако говорит, что не покажется пред ваши светлейшие очи, пока вы не одеты, и будет ждать, пока Ваше Величество соизволит выйти.

Роберт сказал, что мой лорд не привел с собой войска. Ни воинственных сподвижников, ни солдат для дворцового переворота, только кучку ближайших друзей, отчаянных голов, которые вместе с ним сбежали из Ирландии в надежде, что я по доброте сердечной прощу и забуду неуспех тамошнего похода. Великий полководец бросил ирландскую войну и поставил все на эту последнюю карту – так, понятно. Однако столковался ли он с ирландским бунтовщиком, или с королем Испании, Папой, или с католическим французским королем сбросить меня и мое правительство – это по-прежнему оставалось загадкой.

– Вашему Величеству надо выпытать у него всю подноготную, – мрачно сказал Роберт, – пока он не взят под стражу и не отдан под суд.

– О, Господи, обязательно ли его судить?

И кто это должен, я?..

Роберт поднял на меня отцовский взгляд, взгляд законоведа.

– Ваше Величество, подумайте. Ваш граф-маршал в Ирландии вопреки всем вашим приказам вступает в переговоры с бунтовщиком и вашим врагом, возвращается наперекор ясно высказанному запрету и врывается к вам с обнаженным мечом. За каждое из этих преступлений он достоин смерти. Даже мой отец, соверши он такое, не избежал бы обвинений в измене и оскорблении величества. У нас нет выхода.

Я взвыла от горя:

– Ваш отец, будь он жив, не посмел бы так со мной говорить.

Роберт дипломатично сменил тему и продолжал настаивать.

– Однако мы должны знать, скрывается ли за ним кто-либо из недругов вашей милости – поставил ли он вашу жизнь в опасность по собственной горячности или в результате заговора.