Бенгт Янгфельдт - Язык есть Бог. Заметки об Иосифе Бродском [с иллюстрациями]

Прием состоялся 24 ноября 1987 года, за день до того, как я встретился с Иосифом в Нью-Йорке, чтобы взять у него интервью для стокгольмской газеты. Поэтому словесная перепалка с Кочем была у него свежа в памяти. Мэр спросил его, «правильно ли, что Конгресс США сперва пригласил Генерального секретаря КПСС выступить в своих стенах, а потом взял и отозвал приглашение». Иосиф ответил, что он считает решение глупым, так как такое выступление никому вреда не принесет. Потом последовал обмен репликами. Коч: «Но он ведь представитель репрессивного государства. Это все равно что пригласить выступать перед Конгрессом Гитлера!» Бродский: «Это преувеличение, параллель неудачна: Гитлер все же был официально избран народом».

Кульминацией словесной дуэли стал обмен репликами, последовавший после вопроса Коча, сталкивался ли Иосиф когда-нибудь с антисемитизмом в СССР. Конечно, ответил тот, уже в школе. «А как они могли знать, что вы еврей?» — спросил Коч. «Потому что мне трудно выговаривать „р“ и „л“». — «А разве это еврейская черта? Я еврей и умею произнести „р“ и „л“», — возразил мэр, артикулируя согласные подчеркнуто четко, чтобы продемонстрировать свое умение. «Может быть, вы недоделанный еврей», — ответил улыбаясь Иосиф.

О перепалке между Кочем и Бродским вскоре стало известно и вне стен мэрии, и сообщение о ней дошло до общественности в виде заметки в газете «The New York Times» под заголовком «Нобелевский лауреат оказался достойным противником бойкого на язык мэра». В заметке говорилось: «Редко кому удается превзойти мэра Коча в красноречии, но на днях именно это произошло в его собственной резиденции… Правда, некоторым утешением для словоохотливого градоначальника Нью-Йорка могло послужить то обстоятельство, что для этого потребовался Нобелевский лауреат».

Когда в 1994 году я готовил к печати свою книгу «Тринадцатый апостол» («Den trettonde aposteln»), в которую вошли среди других несколько эссе о Бродском, я попросил его нарисовать образ вдохновения, Музы, который я мог бы использовать как иллюстрацию. Он охотно согласился — он любил рисовать, — и заказ был выполнен сразу. Рисунок представлял собой автопортрет: кот, растянувшийся вдоль побережья Балтийского моря со стокгольмской ратушей справа. Буквы вокруг фигуры кота складываются в текст: «Внутренняя сущность Иосифа Бродского». Рисунок датирован 8 сентября 1994 года. Это день, когда он закончил свое эссе о Рильке «Девяносто лет спустя».

По поводу ратуши Иосиф объяснил мне, что он задолго до Нобелевской премии сравнил ее не то с питерским Адмиралтейством, не то с московским Кремлем, он точно не помнил. Так почти и оказалось. В одном из его дневников, конфискованных КГБ и использованных против него на суде, была следующая запись: «Стокгольмская ратуша внушает мне больше уважения, чем пражский Кремль». Запись была прочитана судьей и вменялась ему в вину, так же как следующая фраза из письма: «Плевать я хотел на Москву». Очевидно, в памяти Бродского эти строчки слились, и пражский Кремль стал московским.

[Фото 29. Рисунок Бродского, сделанный по просьбе автора .]

Победа стокгольмской ратуши в соревновании с пражским Кремлем была результатом его собственной игры по правилам не эстетическим, а моральным («внушает мне больше уважения»): шведская крепость стояла в свободном мире, тогда как Градчаны представляли собой для Бродского еще одну опору советской империи, за границы которой он стремился. «Я уже давно думал насчет выхода за красную черту» — такова была еще одна дневниковая запись, на которую ссылались во время процесса. Нобелевская премия — награда, о которой позволяет себе иногда мечтать каждый уважающий себя писатель, в том числе и Бродский. Однажды в гостях у Лосевых, «забавляясь рисованием львов и обнаженных дев», он составил «двустишие из тех немногих французских слов, которые знал»:

[Фото 30. Смущенный лауреат в гостинице «Гранд-отель» перед церемонией вручения Нобелевской премии в Концертном доме, 10 декабря 1987 г. Фото Л. Лосева .]

Вряд ли он мог вообразить, что эта фантазия когда-нибудь сбудется или что спустя три года после Нобелевской премии в том же здании состоится его бракосочетание.