Бенгт Янгфельдт - Язык есть Бог. Заметки об Иосифе Бродском [с иллюстрациями]

После этого Бродский приезжал в Швецию ежегодно до 1994-го включительно. Чаще всего летом, чтобы отдыхать и работать, но и в другие времена года — в связи с конференциями, выступлениями и прочими делами. В августе 1988-го он выступал на книжной ярмарке в Гётеборге; в октябре 1989-го — в Упсальском университете на конференции, устроенной Центром метрических штудий; в ноябре 1990-го он вел там же три семинара о поэзии Томаса Гарди, Роберта Фроста и У.-Х. Одена; в декабре 1991-го читал доклад на симпозиуме «Положение литературы высокого качества» в Шведской академии в Стокгольме, устроенном в связи с 90-летием Нобелевской премии; в сентябре 1993-го выступал вместе с Дереком Уолкоттом в университетах городов Линчьёпинг и Оребру и на гётеборгской книжной ярмарке; в августе 1994 года он участвовал в Стокгольме в Нобелевском симпозиуме «Проблемы языка и сознания».

■

Шестнадцатого августа 1988 года я встретил Бродского в стокгольмском аэропорту — через четыре дня нам предстояло выступать вместе на книжной ярмарке в Гётеборге с чтением стихов — по-русски и в шведском переводе. На следующий день мы совершили с ним четырехчасовое путешествие на одном из старых белых пароходиков, связывающих Стокгольм с архипелагом. Ланч состоял из бифштекса с луком, который мы запили пивом. Пивная бутылка имела фарфоровую пробку, что вызвало приступ ностальгии у Иосифа. Тронут он был и самой поездкой через архипелаг, напомнивший ему Карельский перешеек: вода, шхеры, гранит, старые летние дачи.

[Фото 19. Бродский в августе 1989 г. на даче на острове Торё, где было написано стихотворение со строчками: «Но, отделившись от тела, глаз / скорей всего предпочтет поселиться где-нибудь / в Италии, Голландии или в Швеции». Фото Б. Янгфельдта .]

Десять дней спустя, 26 августа, после книжной ярмарки и короткой поездки в Финляндию, мы стоим в Башенной комнате Тильской картинной галереи (одного из лучших музеев Стокгольма) — Ульф Линде (директор музея), его жена, Иосиф и я. Время — шесть часов вечера, начинает темнеть. За нами — посмертная маска Ницше, перед нами, на глади залива, белеет пароходик, медленно двигающийся в сторону маленького островка. Хозяйка говорит, что ужин готов, но Иосиф не шевелится, не в состоянии оторвать глаз: темнеющая вода, белый пароходик, контуры деревьев, сумеречный свет. «Подано!» Но Иосиф, не двигаясь, продолжает смотреть в окно.

Через год он напишет своему ленинградскому другу Я. Гордину, что «главное — водичка и все остальное — знакомого цвета и пошиба. Весь город — сплошная Петроградская сторона. Пароходики шныряют в шхерах и тому подобное, и тому подобное». В беседе с П. Вайлем он объяснил, что Швеция напоминает ему детство «в деталях, до мельчайших подробностей»: «Знаешь, с какой стороны должен подуть ветер или прилететь комар». И в интервью, которое я взял у него в сентябре 1990 года для советского ТВ, он признался даже, что чувствует себя больше дома в Швеции, чем в городе, где вырос:

Последние два или три года я каждое лето приезжаю более или менее сюда, в Швецию, по соображениям главным образом экологическим, я полагаю. Это экологическая ниша, то есть ландшафт, начиная с облаков и кончая самым последним барвинком, не говоря про гранит, про эти валуны, про растительность, практически про все — воздух и так далее, и так далее. Это то, с чем я вырос, это пейзаж детства, это та же самая широта, это та же самая фауна, та же самая флора. И диковатым некоторым образом я чувствую себя здесь абсолютно дома, может быть, более дома, чем где бы то ни было, чем в Ленинграде, чем в Нью-Йорке или в Англии, я уже не знаю где… Это просто, как бы сказать, естественная среда, самая известная среда, которая известна для меня физически.

После откровения — лучшего слова нет — в Башенной комнате Тильской галереи Иосиф явно осознал, что он вернулся домой: по его же словам, Швеция была «экологической нишей», во многом заменившей ему родину, посетить которую не было надежды. «Я знаю, почему вам нравится Швеция, — сказал я ему однажды шутя. — Потому что Швеция — это электрификация всей страны минус советская власть». Формула ему понравилась. На самом деле Швеция была не только воспоминанием о детстве, а лучшим вариантом оного. «Ужасно похоже на детство», — заключает он в письме Гордину, но «не то, которое было, а наоборот» — то есть детство, каким оно могло бы быть, но не было.