Рассел Миллер - Приключения Конан Дойла

Белл был не единственной знаменитостью в университете Эдинбурга. Океанограф и биолог сэр Чарльз Уивилл Томпсон, который только что вернулся тогда из знаменитого плавания на “Челленджере”, предпринятого, в частности, для поиска новых форм флоры и фауны, был председателем Королевского общества естествознания; доктор Джеймс Янг Симпсон впервые использовал хлороформ для анестезии в Королевском лазарете; а Джозеф Листер, основоположник применения антибактериальных средств для обработки ран, был профессором на кафедре клинической хирургии. Между сторонниками Листера и теми, кто придерживался традиционной карболки, шла ожесточенная борьба. Артур вспоминает, как вторые, высмеивая первых, кричали: “Дверь закройте, бактерии разбегутся!” Еще одна неординарная личность университета — профессор химии Александр Браун, о котором Дойл говорил с теплым юмором. Браун был печально знаменит тем, что боялся собственных химических опытов. Смешав взрывоопасное зелье, он проворно прятался за стол, воцарялась напряженная тишина, и — обычно ничего не взрывалось. Профессор высовывал голову из-за укрытия, и тут студенты дружно вопили: “Бу-ум!”

Пионер в области токсикологии сэр Роберт Кристисон, прозванный студентами Боб Высокочтимый — очень высокий и очень высокомерный, — сорок пять лет заведовал кафедрой практической медицины, с 1832 по 1877 год. В 1829-м в “Эдинбургском медицинском журнале” вышла его статья о судебной медицине (область, где он был непререкаемым авторитетом): там он описывал, как лупил трупы тяжелой палкой, чтобы изучить эффект посмертного возникновения синяков. Судя по “Этюду в багровых тонах”, Холмс проделывал такие же эксперименты: “Он сторонник надежных, достоверных сведений, добытых из первоисточника, порой весьма причудливым образом… Например, он бьет тростью покойников в прозекторской, чтобы проверить, появляются ли у них синяки”.

Хотя Артур был еще весьма далек от того, чтобы ступить на писательскую стезю, он уже собирал материал, который позднее использовал в своих произведениях. К примеру, эксцентричный физиолог Уильям Резерфорд, с черной густой бородой и громовым басом, слышным задолго до того, как он входил в аудиторию, явился прообразом профессора Джорджа Эдуарда Челленджера, возглавившего экспедицию в “Затерянный мир”.

Одновременно с Дойлом в университете учился Джеймс Барри, создатель знаменитого “Питера Пэна”. Авторские права на эту пьесу перешли к детскому госпиталю на Грейт-Ормонд-стрит, что до сих пор составляет немалую долю его бюджета. Дойлу хотелось верить, будто он сиживал бок о бок и с Робертом Льюисом Стивенсоном в таверне на Драммонд-стрит, но автор “Острова сокровищ” (и основатель студенческой газеты), который изучал в университете право, получил диплом адвоката в июне 1875-го, за год до поступления Артура.

Заронив в Артуре семена интереса к медицине, Уоллер и дальше продолжал играть роль родителя, регулярно снабжая его советами в письмах, которые неизменно заканчивались фразой: “Твой преданный друг Брайан Чарльз Уоллер”. Он поздравил Артура, когда тот получил в первую сессию две оценки “хорошо” и одну “отлично”, добавив, что это “доброе предзнаменование дальнейших успехов”. В том же письме Уоллер убеждал юношу прочесть учебник по ботанике Бальфора: “Книга эта огромная и неинтересная, и я всем сердцем желал бы, чтобы ты был избавлен от необходимости штудировать ее, но, поскольку сие невозможно, ты должен сделать это со всем тщанием”.

Артур ничем не выдавал своего раздражения, исправно извещая Уоллера о своих успехах. Так, в письме от 9 сентября 1876 года он пишет: “Дорогой доктор Уоллер, я упражняюсь в латыни и греческом каждый день, выучил главу из Тита Ливия и из “Киропедии” Ксенофонта, а также решаю задачи по алгебре и геометрии. На самом деле я редко выбираюсь куда-нибудь из своей клетушки, разве что поесть, да вот еще иногда вечером повергаю наш маленький семейный кружок в столбняк, читая им рассказы Эдгара По”.

Однако Артур находил время не только на медицину. В университете его стихийный агностицизм, возникший еще в Стоунихерсте, перерос в твердое убеждение. “Я обнаружил, что основания, на коих зиждится не только римско-католическая, но вообще вся христианская религия, представленные теологией девятнадцатого века, настолько шатки, что я не могу на них полагаться”. Разделяя взгляды выдающихся ученых XIX века, в частности Чарльза Дарвина — сторонника “теории эволюции”, его ближайшего соратника Томаса Гекели, а также физика, популяризатора науки Джона Тиндаля и философов Герберта Спенсера и Джона Стюарта Милля, он отказывался принимать какое бы то ни было утверждение, если его нельзя было доказать, и таким образом начисто отрицал идею сотворения мира, как она изложена в Библии. “Никогда я не соглашусь с тем, чего нельзя доказать. Все беды религии происходят от того, что она принимает на веру то, что доказать невозможно”. В те годы он считал себя не столько атеистом, сколько приверженцем идеи существования некой доброй, могущественной силы, но не обязательно Бога, и называл себя унитарием. Его вера, а точнее, отсутствие таковой, внесла изрядное напряжение в отношения с родственниками: трое дядьев были убежденными католиками, а тетя Аннет монахиней.