Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

Я прилетел в Москву. Отец лежал в неврологической клинике, и мама не говорила ему о смерти Шуры. Я поехал на панихиду в Институт хирургии. Там толпа — московские хирурги, некоторые из других городов, много военных из Военно-медицинской академии в Ленинграде — (Вишневский — генерал-полковник, главный хирург армии). Я стоял в толпе, моя давняя знакомая анестезиолог Люда Щербакова заметила меня:

— Что с тобой стало? Ты всегда был такой прямой, стройный, а теперь как-то сгорбился.

Ага, если люди замечают, значит, отразились на мне неприятности последних месяцев.

Это расстроило меня, я даже обозлился на самого себя — как я мог позволить себе так измениться? Надо было делать что-то, чтобы восстановиться — надо больше работать. На день похорон Вишневского я велел ассистентам приготовить для меня с раннего утра пять операций. Они даже удивились:

— Пять?

Отстоять у стола пять ортопедических операций тяжело. Но во мне бурлила энергия отчаяния, продолжался амок вдохновения. Я поставил себе задачу почтить память Вишневского самым большим операционным днем. В клинике была массажистка, крупная и сильная женщина. У меня были с ней хорошие отношения, я попросил:

— Сделайте мне массаж спины прямо с утра. А потом, между операциями, еще раз.

Ее массажи помогли мне выстоять у стола шесть часов и сделать все операции. Но на Новодевичье кладбище я приехал, когда все уже уходили. Около свежего холма стояла заплаканная дочь Вишневского Маша. Я тихо встал позади нее и молча простоял там час за себя и за своего отца.

Даже по прошествии тридцати лет мне непонятно — почему мои противники никак не могли угомониться и написали на меня еще жалобу, в Московский комитет партии. Очевидно, в них жил страх за свои шкуры: видя, что меня не наказывают, они боялись, что наказание понесут сами — будут изгнаны. Московскому комитету было наплевать на какого-то там пешку-профессора, у партийной бюрократии такого уровня всегда есть дела поважней. Поэтому рассмотрение жалобы «спустили» ректору и парткому института. Упорные «качели» скандала — ни туда и ни сюда — раздражали ректора. Он вызвал меня:

— Я не понимаю, как ты до сих пор не смог их успокоить? Никто не обвиняет тебя в том, что ты плохой специалист, мы тебя ценим. Но у тебя отсутствует политическое умение руководить. Я вынужден послать на твою кафедру еще одну, последнюю комиссию. После этого будем разговаривать серьезней.

«Последняя комиссия» состояла из трех человек: секретаря парткома Корниенко и двух профессоров хирургии Василия Родионова и Степана Бабичева. Эти были самые крайние реакционеры. Родионов и Бабичев, типичные партийные карьеристы, служили раньше в отделе науки ЦК партии и оттуда начали свой «научный» путь. Родионова я сам помнил, студентом, как плохого преподавателя. И теперь студенты рассказывали, что он читает лекции по учебнику. Ко всему прочему, он был зол на меня, что я помог восстановить студента-студента-евреяИгалевича. Бабичев был раньше ректором нашего института, его самого выжили интригами. За неумение оперировать его прозвали «утюг без ручки» — можно себе представить, что на операции наделает утюг, у которого нет ручки.

Узнав, что комиссия состоит из этих монстров, я понял, что они придут не работу мою проверять, а гробить меня. Все же я разложил на столе пятнадцать моих сертификатов на изобретения, диплом «изобретателя года», восемьдесят распечаток моих статьей. Монстры на это даже не взглянули. Усевшись в кабинете, они сразу пустили в ход обвинения:

— Что же это вы наделали? — начал Бабичев.

— Да, нехорошо получилось, очень нехорошо, — подтвердил Родионов.

Я не понял и спросил:

— Что вы имеете в виду?

— А то, что вы нас обоих дураками выставили перед студентами.

— Это какая-то ошибка. Я ни за что не позволил бы себе это сделать.

— Позволили, позволили.

— Да я никогда и не обсуждал вас со студентами.

— Еще бы! Зато вы обсуждали с ними операции американского хирурга Дебеки товарищу Келдышу. Это было?

Ага, вот оно что — они ссылались на обвинение меня в письме ассистентов. Я сделал вид, что продолжаю не понимать:

— Я отвечал на вопросы студентов о той операции. Но я сказал, что сам на ней не присутствовал. И о вас ни слова сказано не было.

Родионов наставительно возвестил тоном бывшего партийного начальника:

— В воспитании будущего советского врача на первом месте должна стоять его идеологическая подготовка.