Георгий Бердников: Чехов

Море, порт, гавань, сад на морском берегу в трех километрах от Таганрога — так называемый Карантин — были любимыми местами развлечения ребят. Приход и уход кораблей, шумная суета у причалов, калейдоскоп лиц и товаров, купанье, рыбалка. Любили еще ходить по отлогому берегу моря, ворошить и внимательно разглядывать все, что принес прибой. Искали болбирку. Это были просоленные и обкатанные морем куски коры, которые рыбаки использовали для изготовления поплавков. Мальчишки — заправские рыбаки — тоже мастерили поплавки, только не на сети, а к удочкам, причем старались сделать их позабавнее и замысловатее. Можно было вырезать из болбирки и многое другое. Была бы фантазия.

Много развлечений находили и дома. Антон держал голубей, увлекался ловлей певчих птиц. Еще охотились на тарантулов.

А кругом, в сторону от моря, лежала бескрайняя южная степь. Антон и его братья уже в детстве путешествовали по этим просторам. Потом, через много лот, поездку 1873 года в Криничку и в Княжую — в гости к дедушке Егору Михайловичу, подробно опишет в своих воспоминаниях Михаил Павлович. И вновь перед нами здоровые, веселые, подвижные, более того, озорные и весьма шумные мальчишки.

Антон Павлович ездил к деду и годом раньше. Немало придется ему покружить по степным просторам и позже, посещая имения своих друзей и знакомых. А однажды во время такой поездки, искупавшись в холодной речке, Антон тяжело заболел. Измученного болью, еле живого его привезли на постоялый двор. Но он хорошо запомнил гостеприимных хозяев своего случайного пристанища. Через годы все эти детские впечатления и встречи оживут в повести "Степь". И Моисей Моисеич, и его домочадцы, с которыми встречается Егорушка, и первозданный степной аромат, и поразительно свежие и сочные краски, и непосредственность степных впечатлений Егорушки — все это доносит до нас сплав тех мальчишеских переживаний, острых наблюдений, фантастических степных видений, которые врежутся в сознание писателя в детские годы.

Иначе говоря, у нас есть, казалось бы, все основания присоединиться к той характеристике семьи Чеховых, которую дает Михаил Павлович. Но вот беда — она решительно расходится с мнением Антона Павловича, который, как мы увидим, весьма нелестно оценивал свое детство.

Где же правда, в чем причины этих расхождений? Разноголосица, судя по всему, объясняется прежде всего противоречивым обликом главы семьи.

Павел Егорович не только уверовал в силу денег. Он безоговорочно принял жестокие законы господства и подчинения, которыми жила как старая — крепостническая, так и нарождавшаяся новая — буржуазно-помещичья Россия. В 1885 году, когда позади было крушение коммерческой карьеры, а в семье налаживалась жизнь, которая строилась совсем на других началах, Павел Егорович все еще был верен этим принципам. В одном из писем он внушал своему младшему сыну: "Тебя учили повиноваться власти, уважать наставников и учителей, родителей уважать; это есть долг общий каждого молодого человека, так тебе следует и делать, пока ты еще имеешь над собой власть, а вырастешь, будешь совершен человек словом и делом, тогда и тебе самому придется властвовать над другими, иначе быть не может, от этого зависит общий порядок всех живущих на земле". Вот она — эта искренняя убежденность — "иначе быть не может"! И твердая вера, что без неумолимого закона господства и подчинения не может быть "общего порядка". Тут же и своеобразная поэтизация этого закона, когда право на власть связывается с понятием о совершенстве человека, совершенстве "словом и делом". И это писал человек, прошедший тяжелейшую школу подчинения, человек, которого столько раз секли, оскорбляли и обманывали…

К счастью, эта рабская философия не исчерпывала духовный и нравственный мир Павла Егоровича. Но она глубоко проникла в его сознание, наложила свой мертвенный отпечаток и на здоровые стороны его натуры. Все это не могло не сказаться на общей обстановке в доме.

Несомненная заслуга Павла Егоровича в том, что он прививал своим детям любовь и уважение к труду, непрерывно внушал им, что труд является первейшей обязанностью человека, что не следует бояться никаких трудностей и невзгод, что долг человека состоит в их преодолении. Однако слабости главы семьи проявлялись в полной мере и в данном случае. "С годами, — писал А. Роскин в своей книге "Антоша Чехонте", — Павел Егорыч как-то незаметно для себя пришел к твердому убеждению, что жизнь и должна быть непременно трудной, и всякую легкость в своем существовании он понимал как нечто странное и беспокойное, а легкость в чужом существовании — как прямое для себя оскорбление". Так и тут давала о себе знать та же самая рабская философия.