Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

В некоторых сванских домах башни расположены обособленно от дома и соединяются с ним крытым мостиком. В случае, если враг подходил непосредственно к башне, то мостик при помощи специального приспособления рушился. В такие башни детей совсем не пускали. В темных, иногда довольно длинных переходах легко было оступиться.

В нашем доме башня была пристроена к дорбазу.

Ощупывая ногами и руками зарубки, я добрался до третьего яруса. В глаза ударил яркий свет. Он шел из бойниц, вырубленных в полутораметровых стенах,

Я забрался в одну из них. Толщина стены была больше, нежели мой рост, поэтому, когда голова моя дошла до внешней кромки, ноги уже находились в щели.

Третий ярус оказался недостаточно высок, я видел лишь дома соседей да четырехугольные башни. Я насчитал их семь. Они гордо стояли на страже села, серые, огромные, неприступные...

Немного полюбовавшись на открывшуюся передо мной картину, стал взбираться выше, почти по вертикальному бревну, имевшему зазубришси только для большого пальца ноги,

На самом верхнем этаже не было даже и бревна. В потолке здесь было четыре отверстия, и под каждым с одной стороны стены находился камень, и выемка — с другой. Я наметил себе одно из отверстий, встав на камень, ухватился за края потолка и вскарабкался на верхнюю площадку.

Первое, что я увидел здесь, это... ноги человека, торчавшие из бойницы.

«Деав!» — мелькнула мысль. В Сванетии в те времена все верили в существование лешего — деава. Не мудрено, что я шарахнулся вниз, оступился, грохнулся о каменный пол и потерял сознание. Но, видимо, я быстро пришел в себя и вскочил на ноги. Деав заговорил человеческим голосом:

— Сгинь, нечистая сила! Крест тебе на шею!..

— Дядя! — вскрикнул я. Передо мной был Андеад.

— Ты что здесь делаешь, озорник? — спросил дядя, недоумевая.

— Я думал, что ты деав, — признался я.

— Да и я принял тебя не за ангела. Копошится кто-то в темноте, со свету-то не сразу рассмотришь.

Оба мы рассмеялись.

Дядя поднялся на башню с той же целью, что и я: наблюдать за дорогами, ведущими с перевалов.

— Ты залезай в ту бойницу, оттуда увидишь село Жамуж, а за ним реку и мост. От моста вверх идет дорога, затем площадка, — учил меня дядя, — потом дорога идет вверх по лесной чаще. Вот на этой дороге должны появиться...

Я впервые смотрел на наше село из бойницы. С двадцатиметровой вышины дома казались совсем маленькими, игрушечными. Вокруг каждой крыши виднелись каменные ожерелья оград. Кое-где копошились крохотные фигурки людей.

Вскоре мне удалось выделить из общего белого фона дорогу, о которой говорил дядя. Долго лежал я в бойнице, не сводя с нее глаз. Затем по сигналу дяди вылез из каменного отверстия.

— Пойдем вниз, сегодня уже не придут, поздно.

— Разреши мне остаться. Я еще немного посмотрю, вдруг придут, — взмолился я.

— Нет, пошли!

— Ну разок, еще только разок, — упрашивал я.

— А ну, быстро вниз! — скомандовал дядя. — Без всяких разговоров!

— Яро! — вдруг послышался чей-то голос снизу. — Яро!

— Здесь он! — откликнулся за меня дядя и стремительно прыгнул вниз. — Ты слышишь, это голос Коции! Да, да, это его голос!..

Оказалось, что мы наблюдали за дорогой в то время, когда увидеть на ней отца уже было невозможно: он подходил к дому.

Через минуту я очутился в объятиях отца.

- Ну, как добрались? Все ли благополучно? Какие новости? — засыпал его вопросами дядя Андеад, пока мы пробирались по темному коридору.

— Наш караван добрался благополучно, но впереди почти все погибли. В Широких странах много новостей. Говорят, большая революция, у богачей отнимают власть.

. — Ну?! — перекрестился дядя Андеад. — Неужели наш Шалиани смилостивился над нами, бедными людьми?

— Насчет Шалиани ничего не слышал, — усмехнулся отец.

Он всегда относился к религии с прохладцей, чем очень огорчал бабушку Хошадеде.

Мачуб уже был битком набит людьми, пришедшими послушать известия из Широких стран. Дядя Кондрат оидел в центре сборища и горячо говорил о чем-то. Он поцеловал меня, уколов своими короткими щетинистыми усами.

— Ты что-то мало вырос, дорогой мой, в чем дело? Говорят, тебе сена на зиму не хватает? Так?

— Я не сено, а лепешки ем, — очень серьезно отозвался я.

— Разве не ешь? — удивленно переспросил дядя.

Мы, дети, любили дядю Кондрата. Невысокого роста, коренастый, он был балагур и любил развлекать нас всевозможными интересными историями. Злые языки называли его большим ребенком.