Валерий Меницкий - Моя небесная жизнь - Воспоминания летчика-испытателя

Если до армии я любил занятия физкультурой, то такой подход к ней в армии эту любовь чуть не отбил. Слава богу, нам ещё разрешали заниматься в секциях: футболом, волейболом. Но как заниматься! На эти занятия давался всего лишь час свободного времени. Как можно серьёзно поиграть, допустим, в баскетбол или волейбол за это время, если даже для разминки необходимо иметь как минимум полчаса? Как?!

Поэтому, чтобы немного покачаться, поработать над собой, мы использовали каждую свободную минуту. Я, например, отжимался на кроватях. А ведь в свободное время хочется и книжку почитать, а иногда и просто отдохнуть. Поэтому мой опыт показывает: в армейском распорядке должно быть гораздо больше свободного времени, может быть, и три часа. И не надо бояться, что солдаты или курсанты будут оторваны от службы — надо только суметь это время заполнить: музыкальными кружками, спортивными занятиями, другими увлечениями. А у наших командиров, похоже, одна задача: заполнить распорядок дня так, чтобы у подчинённых не было времени даже думать. Мне кажется, сегодня мы наконец подошли к пониманию неправильной трактовки трудностей армейского бытия. Когда эту истину полностью осознают наши командиры, то у нас будет меньше и «уклонистов», и дезертиров, и самоубийств, и дисбатов. То есть всего того, о чём пишет нынешняя пресса и вопиет телевидение.

Дайте сегодня рекламу о призыве в армию! Ну и кто откликнется на неё? Никто. И не только потому, что и там перестали вовремя платить зарплату. А главным образом потому, что все знают, какие тяжёлые в ней бытовые условия, все знают: армия красит заборы и метёт тротуары вместо проведения учебно-боевых стрельб, боевых морских походов и учебных полётов авиации. И тем не менее совсем недавно, в 1995 году, конкурс в военные училища был высоким как никогда. Социологи не понимали сути происходящего. А всё объяснялось очень просто. Армия оставалась тогда единственным островком стабильности в разваливающемся государстве. И так будет всегда. У нас могут разогнать КГБ, реформировать МВД, могут перевернуть с ног на голову всю промышленность и сельское хозяйство, но без армии никто ещё не обходился — ни большевики, ни демократы.

Но время идёт, а у нас как писали, так и продолжают писать об армии только один негатив. Впрочем, а что положительного можно написать о сегодняшней армии? Поэтому и не идёт в неё сегодня молодёжь, как должна бы идти. Да, боятся. Но боятся, в конце концов, не пресловутой дедовщины, точнее, не только её, но и маразматического подхода к армейской боевой учёбе.

Вспоминается мне в связи с этим одна примечательная охота. Толя Белосвет, мой большой друг, заместитель генерального конструктора фирмы Микояна, давно и упорно приглашал меня поохотиться на Севере.

Это так здорово, так здорово, тем более, ты на охоте настоящей ни разу не был! — убеждал он меня.

И убедил.

Поехали, мы с ним на эту охоту в Архангельскую область, далеко-далеко, в какой-то глухой райцентр. Долго ехали на автобусе. Пейзаж вокруг был каким-то сиротливо-унылым: редкие леса да болота. Видя моё неважное настроение, Толя всё время убеждал меня, как много вокруг нас затаилось дичи и зверя. Действительно, однажды мы заметили на ветвях придорожной сосны большого глухаря. Я впервые в жизни увидел эту птицу — огромную, чёрную, настоящую. На меня это подействовало: значит, рядом действительно дикая природа, и мы едем туда, куда надо. Настроение поднялось.

Потом мы долго-долго шли с вещмешками за спиной и с ружьями в руках. Я устал, и этот бесконечный путь напомнил мне как раз наше армейское обучение. Но здесь я хотя бы знал, для чего мы переносим эти трудности. Чтобы завалить хорошего зверя, действительно надо зайти подальше в глушь.

Наконец добрались мы до Толиного знакомого егеря. Оказывается, Толя вёл меня к нему не зря. Этот пожилой человек был механиком у самого Чкалова. Я смотрел на него как на живую легенду и с волнением слушал его рассказы о знаменитом испытателе.

Не менее интересен был и его сын. Перед нами сидел солидный мужчина, выглядевший лет на сорок. Вёл себя он весьма степенно, поучающе разговаривал с нами. Чувствовалась в нём большая житейская уверенность. И сидел он всё время на одном месте, с гордой осанкой.

Да, подумал я, большую жизнь прожил этот человек. И каково же было наше удивление, когда оказалось, что ему всего 25 лет. Он был почти наш ровесник, даже моложе меня на полтора года.