Нет ничего легче залихватской смелости. И особого проку от нее нет. Листаешь старые газетные подшивки, эти затихшие поля былых словесных сражений, где дерзким наскокам нет числа, и, глядя с сегодняшней колокольни, думаешь, что пальба то и дело велась по воробьям: не те адреса, не те претензии и масштабы.
Легко давалась смелость в прошлые годы еще и потому, что футбол выделили в мишень, как бы свыше разрешенную для критики. И сдачи получить не было риска: футбольное сообщество, воспитанное в сознании своей вечной виноватости, покряхтывало, читая, но отвечать и оправдываться не осмеливалось. Да и не умело.
Критика существует не сама по себе, и далеко не всегда она права, если не уметь ею пользоваться. В ней можно долго преуспевать, если затрагиваешь незащищенных. Мы это хорошо почувствовали, когда изменения к худшему в жизни футбола потребовали от нас перенести огонь на прочно защищенные, скрытые цели, когда наши обобщения стали задевать тех, кто истинно несет ответственность за состояние футбольного дела. Думаю, что переход от критики без риска к критике, которая задевала имущих футбольную власть, был чрезвычайно важным моментом в становлении нашего раздела журналистики. Давался он нелегко.
Футбол для очень многих — пробный камень справедливости. Все жаждут красивой, победной игры. Не меньше, если не больше, хотят, чтобы все на поле шло по чести, по-человечески.
Справедливость во всем. В игре и в счете. В корректности и хороших манерах. В воодушевлении и трате сил. В судействе, конечно. Ничто не остается незамеченным, ни жест, ни гримаса, ни доброе, ни злое, на все — отклик. За мячом ли, за футболистами ли мы ведем наблюдение? Вернее сказать — за людьми, играющими в футбол.
Играли в Лужниках сборные СССР и Исландии. Отборочный матч к испанскому чемпионату мира. Я сидел в служебной ложе в окружении спортивных служащих. Мне предстояло писать отчет.
Матч для наших футболистов складывался легко, они победили 5:0. Но один из мячей был забит из положения вне игры. Обычно не торопишься с определением этого деликатного положения, тем более сидя на трибуне, без телевизионного повтора, — уж очень эта ситуация беглая. А тут более чем очевидная: наш игрок задержался, остался позади всех и вдруг в его сторону отбили мяч. Он помчался к воротам один и забил. «Офсайд же!» — невольно вырвалось. Сидевший рядом мало знакомый мне человек подтвердил: «Точно! — и тут же высокомерно бросил:— Все равно вы об этом не напишете!» Я написал. Не ставлю себе это в особую заслугу, тем более что счет был и без того внушительный.
Навестил меня в редакции Михаил Иосифович Якушин.
— А мне будет позволено отметить в отчете, если я увижу, что гол из офсайда? — как всегда, полусерьезно, полушутя спросил он.
— Я написал правильно?
— Сто процентов.
— Вот вы сами и ответили.
— Н-да? Вы уверены? Так-так...
Ничего словно бы не приключилось, а заметили.
Легче всего поспешить с приговором в пользу «своих». Репортер знает, что ничем не рискует: ему простят, он же радел за родную команду.
Ну хорошо, половина читателей либо слушателей по привычке доверять авторитетам либо по незнанию поверит. А как быть с другой половиной, состоящей из тех, кто разбирается в правилах, умеет смотреть? Легко потерять доверие либо у одних, либо у других.
Мне доводилось читать письма «разлучальные»: «После этой статьи я выхожу из числа читателей вашего еженедельника». Не важно, кто был прав и кто не прав: сама такая вероятность существует и не помнить о ней нельзя.
Так что и на нашей наезженной дороге, где верстовыми столбами стоят текущие события, где, кажется, только и надо их «отражать», мы каждодневно держим проверку. Может быть, с репортера довольно испытаний?
Но нет, чем больше имеешь дело с футболом, тем чаще примеряешь его к самому себе.
С некоторых пор я стал делить то, что видел на стадионе, на «сыгранное» и «получившееся».
В старину болельщики сопровождали голы истошным «Тама!». Сгинул дикий клич, а след остался. Он в том, что, каким бы манером мяч ни пересек белую линию ворот, — ликуй душа! Пусть роковым движением срежет мяч в свои ворота свой игрок. Пусть форвард выскользнет к мячу, беспечно откинутому вратарю разиней защитником. Пусть мяч проползет под животом кособоко свалившегося вратаря. Пусть в толкучке мяч рикошетом отпрыгнет на ногу форварда. Пусть все на поле уверены, что офсайд, да и мы на трибунах это видим, а удар нанесен, и судья протянул руку к центру. Все считается. Только все это — «Тама!». Потому что было не сыграно, а получилось.
Читать дальше