Федор Раззаков - Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика

Из этого отрывка видно, что дочь боится за жизнь своего отца и все ее желание уговорить его не лететь в Америку продиктовано только этим. Она не понимала лишь одного: ее отец давно простился с этой жизнью и близкая смерть его нисколько не страшила. Его пугало другое: что перед уходом он так и не сумеет вновь насладиться той аурой зрительного зала, которая долгие десятилетия была для него стимулом к жизни и к творчеству. Той аурой, которая уже почти иссякла в зрительных залах у него на родине (для него в первую очередь), но еще осталась в Америке, где жили тысячи его бывших соотечественников, этой ауры, возможно, не растерявшие. И вновь послушаем Е. Райкину:

«Мы расстались. Я вышла из подъезда и столкнулась с твоим директором Д. Я. Смелянским, которому я рассказала о нашем разговоре. Он сказал, что идет к тебе по твоему зову. Через час он звонит мне и, смеясь, сообщает, что как только ты ему открыл дверь, первым твоим вопросом было: «Вы были у Воронова?» И я поняла, что мой монолог не был услышан, вернее, ты его услышал и согласился со мной, кроме одного пункта: «Америка не должна пройти мимо». И я вспомнила слова доброго человека: «Это его последнее желание. Исполните его. Это ваш долг. Сделайте все, чтобы он увидел Америку».

Дальнейшее было просто: нас с Котей (Константин Райкин. – Ф. Р .) обязали подписать бумагу, где мы обещали «заботиться о своем отце». С этим условием мы выехали в Хельсинки и второго сентября самолетом полетели в Нью-Йорк. Тебе было очень трудно. Я была все время рядом. Надо было беречь твои силы для десяти концертов в семи городах Америки: Нью-Йорк, Вашингтон, Филадельфия, Бостон, Чикаго, Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Со второй половины гастролей начался нарыв в ухе – ты простудился от кондиционеров в гостинице, в машине, в грим-уборной. Боль не давала спать, врачи делали что могли, я делала необходимые процедуры в номере, за кулисами, но, выходя на сцену, ты все забывал, боль отступала. На сцене царил Артист, а в зале были его зрители! И это был триумф!

Вернулся ты домой счастливый…»

После поездки в Америку дни Райкина были сочтены. Он осуществил то, о чем самозабвенно мечтал, и больше его в этой жизни уже ничто не держало. Жена была под надежным присмотром врачей и его детей, сами дети ни в чем не нуждались и даже более того – родной сын наследовал от него его детище, его Театр миниатюр, которому он отдал почти полвека.

Была закончена и работа над мемуарами. Последняя магнитофонная запись с Елизаветой Уваровой, литобработчицей книги, состоялась 16 октября. Спустя неделю Райкин справил свой 76-й день рождения. Причем в этот день он вышел на сцену в спектакле «Мир дому твоему» (это было 300-е представление) и, как окажется, это был последний сценический выход Райкина на публику. 28 октября великого сатирика прямо из дома увезли в Кунцевскую больницу. Выйти оттуда живым ему уже будет не суждено. О последних днях жизни артиста вспоминают очевидцы.

Е. Уварова:

«В начале декабря, за две недели до кончины, я была у него в больнице. Мы вышли в парк – ему разрешили двадцатиминутную прогулку. Собственно говоря, прогулка – не то слово, ему можно было посидеть в кресле у входа в корпус. И Райкин снова был Райкиным. По-детски весело смеялся, слушая перепалку одного из больных с медсестрой, заметившей своему подопечному, что тот вышел на улицу в домашних тапочках. Человек в тяжелом зимнем пальто, меховой шапке и… тапочках, по-видимому, был взят актером на заметку.

Потом мы вернулись наверх. Пили чай в палате. Он сильно похудел за время болезни. «Да, мне неплохо бы прибавить килограмма два», – заметил он. Старательно ел булочку, поданную к чаю. О чем мы говорили? Конечно, о театре, о работе. Его волновал спектакль, который готовился силами молодежи (речь идет о спектакле «Служанки», который ставил Роман Виктюк, а главную роль играл Константин Райкин. – Ф. Р .). Собирался вырваться на день из больницы, чтобы посмотреть репетицию. Рассказывал о новых замыслах. Написанный С. Альтовым текст его будущего спектакля «Поезд жизни» лежал на столике у кровати. В ближайшее время рассчитывал поехать в Матвеевское, в Дом ветеранов кино, и там работать. Условились, что туда же приеду и я.

И только когда вышел из палаты проводить меня до лифта, грустно вздохнул: «Сколько людей видел этот коридор! И каких!»…»

Е. Райкина:

«Твоя последняя больница… Мы все по очереди, а иногда вместе с мамой, с Володей (В. Коваль – муж Е. Райкиной. – Ф. Р .), Котей и Алешей навещали тебя. Ты был уже очень болен… В последний раз я навестила тебя в больнице в пятницу (18 декабря. – Ф. Р .). Ты был еще очень слаб, но уже ходил. Медленно, скованно, неуверенно, как бы ощупывая ногами пол. На следующей неделе тебя обещали выписать домой. Твой лечащий врач сказала мне с облегчением, что вроде бы кризис миновал, и даже разрешила мне с тобой погулять. Был не очень морозный, но ветреный вечер. Я закутала тебе пол-лица теплым шарфом. Пятнадцать минут гуляли. Я что-то тебе рассказывала, стараясь отвлечь от грустных мыслей, от тревоги, которая была у тебя в глазах. Ты молчал. Вернувшись в палату, я заверила тебя, что в воскресенье опять приеду. Мы опять погуляем, я принесу тебе последние номера «Огонька»… Но ты, глядя куда-то мимо моего лица, сказал: «Нет, мне сейчас нельзя отвлекаться. Надо заниматься новой программой. С чем выходить сегодня к людям, о чем говорить, какие темы поднимать, в каком ключе? Ты понимаешь, как сейчас это трудно, когда все можно, когда сегодня газета острее любого эстрадного сатирического автора. Надо еще думать о грядущем 50-летии театра…» Ты много думал о юбилее. Искал форму его празднования, говорил об ответственности, о своем волнении, даже страхе…»