Степан Швец - Под крыльями — ночь

Встал вопрос об опознавательном знаке. Прежний ставить не хотелось.

Как-то полковник Гаткер спросил, нравится ли мне новый самолет.

— Как стрела, — ответил я, и тут же мелькнула мысль нарисовать вдоль фюзеляжа голубую, окантованную красным, изломанную стрелу в виде молнии. Экипаж одобрил эту идею, и стрела была нарисована.

С благодарностью я до сих пор вспоминаю симпатичного парнишку гвардии рядового Володю Зайцева, нарисовавшего стрелу. Каждый раз, бывая на аэродроме, Володя наведывался к самолету, по-детски любовался своей работой и с гордостью произносил: — И моя стрела метко разит врага!

Очень красиво получилось. Самолет стал выглядеть как-то внушительней. Глянешь на острие стрелы, и кажется, что даже скорость у него значительно больше, чем у других.

К боевому вылету у меня всё было готово. Предстояли бои на Курской дуге.

Курская битва — одна из крупнейших в Великой Отечественной войне. Ход ее и значение известны теперь каждому школьнику.

Мы тщательно готовились и ждали приказа. Готовил и я свою эскадрилью, в составе которой были одни лишь молодые экипажи, имевшие очень малый боевой опыт.

Как только началось наступление противника из районов Орла и Белгорода в сторону Курска, мы начали бомбить скопления войск в этих пунктах. В моей эскадрилье летали я, два летчика — Шабунин и Чижов, на счету которых было по десяти боевых вылетов, и три летчика, только что приступивших к боевым полетам.

Первый день прошел благополучно. Все выполнили задание и вернулись домой. Погода установилась отличная, безоблачная. Время полета небольшое, в среднем три с половиной часа. Только и летать молодым экипажам. Но зенитная оборона гитлеровцев была такой плотной, что я очень беспокоился за своих необлетанных птенцов и всё свободное время учил их, как маневрировать в зоне зенитного обстрела.

И всё-таки не уберег их. На следующий день двух моих молодых летчиков сбили над Орлом. Оба погибли.

Осталось в моей эскадрилье четыре экипажа, и среди них один молодежный. Командир экипажа летчик Савельев — беленький безусый юнец лет двадцати, совсем еще мальчишка. Как о сыне тревожился я о нем. Долго беседовал с ним перед полетом, рассказывал о характере немецкой обороны, о том, как маневрировать в зоне зенитного огня, да разве можно всё передать словами? Только опыт является лучшим учителем.

7 июля было запланировано два боевых вылета.

Взлетела первая эскадрилья, вторая. Взлетают мои соколы. Передо мной выруливает на старт молодой летчик. Некоторое время видел его, потом сумерки сгустились.

Подходили к Орлу. Обшаривают небо прожекторы, их много, очень много. Интенсивно бьет зенитная артиллерия. Нижняя кромка разрывов на нашей высоте — 4 тысячи метров.

Внизу видны густые трассы автоматической артиллерии. Зеленые, красные, белые…

Естественное стремление каждого летчика — уйти повыше от разрывов. Но здравый смысл подсказывает, что это не всегда целесообразно. Здесь простой расчет. Если я лечу ниже разрывов, то рискую быть сбитым только прямым попаданием крупнокалиберного снаряда. Если я буду над разрывами, то шансы быть сбитым увеличиваются: снаряд, разорвавшийся ниже, поражает большее пространство, ведь все осколки рассеиваются в направлении полета снаряда. При навесной стрельбе с дальних позиций снаряд разрывается, уже пройдя верхнюю мертвую точку, на снижении, и опасность поражения здесь обратная. Но это бывает редко и только при заградительном огне. А здесь огонь прицельный.

Иду чуть ниже зоны разрывов. И вдруг — вспышка и черный комок дыма почти у самой кабины. Я даже вздрогнул, но самолет летит — значит, всё в порядке.

Впереди на фоне неба виднеется силуэтик другого самолета, а вокруг рвутся снаряды. «Ниже спускайся, ниже, куда ты лезешь!» — говорю я про себя и вдруг вижу разрыв под самым его фюзеляжем.

Снаряд попал в бомболюки, и там, где недавно был виден силуэтик самолета, ничего не осталось. Огромный клуб дыма и мелкие клочья от самолета вскоре скрылись во мраке ночи. «Неужели Савельев?» — горько подумал я.

Каждая секунда могла и для нас оказаться последней, а время будто остановилось. Но вот долгожданные щелчки пиропатронов, бомбы сброшены. Свободный разворот — и сразу как-то легче: цель поражена. Получив две пробоины на развороте, возвращаюсь домой и узнаю горькую весть: да, то был мой экипаж.