Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

Но самым главным оружием Коля был телефон. Неофеодалистская концепция говорит, что это отвечает его «макиавеллистской структуре: князь говорит, исходя из обстоятельств, только с одним человеком, после этого со вторым, потом, наконец, с третьим — и так далее. Так что только он один знает все».

И в самом деле, часто он один был полностью и непрерывно в курсе всех дел. Вряд ли кто-то был и состоянии точно понять его решения. Часто он добывал информацию непосредственно в партийных массах и нередко из своего пфальцского дружеского окружения.

Даже обработка бумаг производилась согласно его нетрадиционному стилю. Расспросы не посылались как пометки на полях в служебном порядке через начальников, как при Гельмуте Шмидте, они производились напрямую, по телефону, звонками соответствующим сотрудникам ведомства. В то время как Аденауэр заставлял протоколировать даже телефонные разговоры, Коль призывал участников доверенных совещаний ни в коем случае не делать никаких пометок и даже контролировал, чтобы ни у кого не было с собой ручек и карандашей.

Кабинет — в классическом смысле коллегиальный орган власти — стал простым инструментом для принятия решений. Дебаты и выработка мнений — все это должно было происходить до того. Для разногласий совещания кабинета не были подходящим местом. Коль хотел быть уверенным.

Его самые близкие сторонники были для него политической семьей, которая должна была служить ему надежно, беззаветно и тактично. В ответ на это ее члены получали его протекцию и пожертвования. Канцлерское бюро было фильтром на пути к Колю. Всей информацией занималась Юлиана Вебер, референт и руководитель бюро канцлера, еще в Майнце ставшая ключевой фигурой. Такой же прямой доступ к информации был у верного и любимого сподвижника Эдуарда Акермана, до Андреаса Фритценкёттера он был ответственным за общение с прессой. Кроме них были еще Хорст Тельчик и, наконец, компетентный, надежный и популярный «кронпринц» Вольфганг Шойбле — ранее министр канцлерства, с 1989 г. — министр внутренних дел, после покушения шеф фракции ХДС.

Тем чаще Коль и его верный друг Штраус орали друг на друга. Для этих целей на входе в канцлерское бюро была поставлена двойная дверь. «Он может быть и вспыльчивым, если в газете написано было что-нибудь, на что он не рассчитывал», — вспоминает Тео Вайгель. За кулисами Коль мог устраивать настоящее буйство. Снаружи он был сдержан, за очень редкими исключениями.

Политические сети Коля были закинуты много дальше «национального вопроса». Он следовал собственной высшей дипломатии. «Когда звонит телефон, ты никогда не знаешь, не Коль ли на другом конце провода. Это не обязательно будет деловой разговор. Иногда это просто болтовня. Обменяться новостями. Мне кажется, большую часть времени он проводит за телефонными разговорами», — таковы воспоминания бывшего британского премьер-министра Джона Мэйджора.

Колю удалось наладить связи с политиками мировой значимости и использовать их в своих целях. Во время государственных визитов практически необходимым условием стало посещение его родины — Пфальца и заезд в «Дрезденхаймер Хоф», где шеф-повар Манфред Шварц традиционно готовил любимое блюдо канцлера — «зельцы по-пфальцски». Быть одновременно гражданином Пфальца, Германии и Европы — этот образ Коль представлял и за границей. Немецкий патриотизм был ему чужд, ибо груз наследия весит для него чересчур много.

Но при написании плана из десяти пунктов Коль не консультировался ни с одним из своих иностранных партнеров. При широкой поддержке его в своей стране за границей вполне могло возникнуть сильное недовольство. Коль предсказывал это: «Кто полагает, что наши партнеры и друзья широкими рядами встанут на подмогу, тот ошибается».

«Никогда раньше и никогда с тех пор я не видел Горбачева таким озлобленным», — вспоминает Ганс-Дитрих Геншер, который спустя неделю на встрече почувствовал сдерживаемую ярость кремлевского патрона. План стал «ультиматумом и политическим диктатом» для ГДР. Коль в телефонном разговоре после падения Берлинской стены согласился предпринимать «только обдуманные и согласованные шаги». Горбачев чувствовал себя прямо-таки идиотом. Как сообщает Геншер: «Он резко говорил, что с этим ни в коем случае нельзя смириться, что таким образом нельзя продвинуться в делах европейской политики». Министр иностранных дел смело стоял в Москве перед главой правительства и отклонял какую бы то ни было критику.