Татьяна Дашкевич - Фатьянов

Он вставал, стучал на машинке, дорабатывал поэму «Хлеб». К 12 ноября он ее закончил и напечатал чистовой вариант, в котором она была названа «одой».

Двенадцатого ноября у дочери Ии Викторовны Верочки был день рождения. Девочке исполнялось семь лет. Не было года, чтобы дядя Алеша не приехал ее поздравить. Но неуверенность в собственных силах на этот раз оставила его дома. Галина Николаевна взяла детей и уехала к Ие Викторовне.

В этот же день — двенадцатого ноября — «фатьяновская гостиница» вновь была полна. Из Вязников приехал брат — летчик Николай Меньшов с беременной женой Надеждой. Они приехали в Москву за «приданым» для ожидаемого младенца. Остановился проездом из Владимира в Малеевку Сергей Никитин, чтобы утром отправиться в дом творчества. По делам пожаловали театралы — из Котласа главный режиссер Дмитрий Сухачев, и директор театра из Волгограда Геннадий Жарков. Они снова набирали на московской бирже актеров для своих театров. Несколько молодых актеров и актрис сидели в кухне, там у них проходило собеседование. Зашли проведать Фатьяновых муж и жена Быстрых, балетная пара из Московского театра оперетты…

Когда Галина Николаевна с детьми вернулись домой, народу была полна кухня.

На знаменитой фатьяновской ванне сидел Алексей Иванович и читал с листа оду «Хлеб». Видно, молчать было выше его сил.

Все гости, которые не разошлись — а, казалось, их стало еще больше — слушали. Закончив чтение, Алексей Иванович сразу как-то погрустнел, потускнел и ушел.

В эту ночь на его тахту «подложили» Сергея Константиновича, поскольку спальные места были все заняты. Галина Николаевна прилегла к одному ребенку, няня — к другому, в кабинете положили Меньшовых, кто-то лег на ванну, заложенную досками…

Наступил поздний ноябрьский вечер.

В открытую форточку доносились звуки метропоездов. Алексею Ивановичу не спалось. Ему было и радостно, и тревожно оттого, что он написал «оду». Ему хотелось говорить об этом событии, выговориться. Он вышел в кухню, включил настольную лампу и набрал номер телефона племянницы.

Ия Викторовна знала, что значила для Фатьянова поэма. Еще до войны, на Басманной он, юный и вдохновенный, по-детски обещал ей написать поэму из поэм. Он читал ей, совсем еще ребенку, длинные стихи о беспризорниках, и у нее блестели слезы на глазах. А вот теперь он снова ей, уже взрослой женщине, матери, по телефону читал свою оду «Хлеб».

Он попросил не обижаться за то, что не смог приехать к Верочке и обещал завтра несмотря ни на что быть у них…

Потом он позвонил во Владимир Кларе Михайловне и тоже прочел ей оду.

В четыре часа утра 13 ноября телефонный звонок раздался в квартире Репкиных. Трубку взяла Татьяна.

— Я закончил поэму! — Услышала она голос Фатьянова.

— Алеша, времени сколько! — Пожурила она его. Рядом спал муж, которому надо было утром отпраляться на службу, за портьерой проснулась мама…

— Ты что, отказываешься? Это же ода! — Удивился Алексей Иванович.

Она все поняла. Ему хотелось кому-то читать. И она ответила:

— Конечно, буду слушать.

И он в четвертый раз за сутки прочел оду «Хлеб» с беловых листков, которые больше никто никогда не видел.

Исчезновение единственного экземпляра этой последней работы Фатьянова стало одной из неразрешимых загадок его жизни.

Позже оду восстановил режиссер Дмитрий Сухачев. Благодаря профессиональной памяти, он вспомнил ее, но, вероятно, в первоначальном варианте — то есть, когда ода была поэмой.

Утром Фатьянову стало хуже. Галина Николаевна деликатно попросила гостей поскорей расходиться по делам:

— Ребята, Алеша плохо себя чувствует. В четыре часа приходите на обед…

Меньшовы ушли по магазинам, режиссеры — на биржу, Никитин уехал в Малеевку.

Таня его проводила на вокзал и принялась готовить обед.

Галина Николаевна сходила на курсы кройки и шитья, вернулась.

Алексей Иванович лежал в маленькой комнате на диване, отвернувшись к стене… Она заглянула — он спал, глубоко и ровно дыша.

В квартире стояла непривычная тишина, но вскоре к Алене пришла учительница музыки Антонина Ростиславовна, и начался урок. Тогда Галина Николаевна пошла в парикмахерскую, которая была совсем рядом — на набережной Шевченко. Было половина второго дня. Смолк рояль за закрытой дверью. Антонина Ростиславовна засобиралась.

Вдруг Алексей Иванович позвал: