Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

— "Я со всеми раскланиваюсь, а руку пожимаю только опаздывающим".

Мои объяснения по поводу опоздания не были приняты во внимание, и еще он заметил:

— "Артур, выбирай сейчас — или спорт или наука". Да еще присовокупил, что означает для него звание "научного сотрудника".

В вольном изложении того разговора, смысл его можно было понимать так, что есть черта, отличающая научного сотрудника от обычного человека. Эта скорее умозрительная грань, чем дисциплинарные или социальные рамки. И основное отличие человека науки от других, по его мнению, находилась в плоскости его отношения к материальному миру или, проще, к вещам.

Благославляя меня на "дальнейшие свершения", Элефтер Луарсабович сказал: — "Вот когда ты начнешь из дома уносить вещи и приносить их в институт, тогда ты и станешь настоящим научным сотрудником, ученым, истинным экспериментатором".

Этот простой критерий оценки качества научного сотрудника оказался применим во всей моей дальнейшей практике работы в академической науке. "Настоящий научный работник, ученый несет из дома в лабораторию, а не наоборот", — да, Элефтер умел находить истину. К слову, в грузинском языке есть еще одно выражение этой истины, но в другой форме — "за хорошее место платить надо". А лучшего места, чем быть сотрудником Института физики при "Элефтере", тогда в Тбилиси для меня не было. Есть еще одна идиома в этом древнем и образном языке: о человеке, который не любит, не справляется с работой, делом — говорят — "он место портит".

Такие народные афоризмы-истины запоминаются на всю жизнь. Можно смело сегодня утверждать, что Элефтер Андроникашвили был исключительным директором, директором и педагогом, особенно если учесть время, в котором мы находились. Он давал всем нам пример и своим элегантным европейским видом, и безукоризненным литературным русским языком, выдававшим генетическую преемственность к произнесению речей и чтению лекций- его отец был известным адвокатом еще до революции. Его личные связи, которые он всегда использовал в целях создания особого климата в институте, давали пищу нашим мыслям и заставляли "поддерживать высокий рабочий тонус", или, как сегодня любят выражаться "продвинутые" молодые люди (не очень удачный перевод с английского "advanced"), "держать планку".

Я вспоминаю приезд к нему, а значит и в Институт физики, ко всем нам, в гости, Нильса Бора с сыном и невесткой. Это было для нас потрясением — поздороваться за руку с основателем современной физики, человеком, о котором я, после всех университетских курсов, размышлял так, как о Ньютоне, или Аристотеле, и откровенно говоря, думал, что его уже давно нет в живых. Нильс Бор, Резерфорд, Петр Леонидович Капица — это были "сотоварищи Элефтера по большой науке". С Капицей-старшим мне еще предстояло встретиться, а с его сыном жизнь потом свела меня на много лет, но уже в другом мире, в другой научной сфере, на Дальнем Востоке, в городе — Владивостоке.

В один из ничем не примечательных рабочих дней, в старом здании Института физики, чтобы сократить путь, я вскарабкался по узкой тропочке, ведущей к зданию и начинающейся сразу у подножья скалы за мостом "Челюскинцев". Быстро проскользнув мимо стоящего у входа "батоно Элефтера", раскланивающегося со своими пунктуальными сотрудниками, я, вприпрыжку, заскочил на свой третий этаж и плюхнулся за рабочий стол. Справа от моего стола находилось высокое двухстворчатое окно, куда я часто глядел, что помогало размышлять о научных проблемах. Из этого окна моей лаборатории, как обычно, видны были зеленые склоны гор, обступающих долину Куры, уходящей куда-то в сторону Мцхета, исчезающей в голубоватой, сиреневой или сизой, в зависимости от высоты солнца и характере облачности, дымке. И вдруг, в седловине между склонами, спускающимися от перевала Зедазени с одной стороны, и предгорьем со стороны правого берега реки, я увидел только что возникшую, сияющую темным розовым светом конусообразную вершину горы, как будто плывущую в воздухе. Ее там раньше, еще несколько минут назад, не было — я люблю смотреть из окна, я бы увидел ее раньше.

Прошло несколько месяцев моей работы в институте, и каждый день я видел из этого окна ставшие привычными склоны гор, окружающие город с северной и западной стороны. И вот, как наваждение, как мираж, этим ясным прозрачным утром, возникла из пустоты неба чудо-гора. Она светилась, она разгоралась от темно- розового цвета до пурпурного, потом становилась все ярче до бело-желтого свечения. Я остолбенел от этого видения и долго просидел за столом, пытаясь понять, что же это — мираж, фата-моргана? Меня через некоторое время толкнул в бок Мераб Бродзели и сказал, "что это, во-первых, гора Казбек, во-вторых, обычное явление, хотя из нашего окна и не часто видно". Он проработал в этой лаборатории уже несколько лет и видел такое не один раз.