Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

Прошло много лет и оказалось, что дворцовый парк в Гомеле, поразивший меня в школьные годы, и площадь в Тбилиси обязаны своим именем одному и тому же генералу Паскевичу-Эриванскому (так раньше назывался Ереван). Полным именем этого российского военноначальника белорусского или украинского происхождения, было — князь Иван Фёдорович Варшавский, граф Паскевич-Эриванский, что свидетельствовало об его победах при этих городах. Однако Тбилиси из первоначального названия площади "Паскевича-Эриванского" сохранил лишь последнюю довеску к звучной фамилии графа. "Знатоки" еще утверждали, что к чугунной чашке фонтанчика на этой площади, из которого поднималась вверх тоненькая струйка питьевой холодной воды, подведен водопровод из Еревана. Надо же было найти какое-нибудь объяснение названию "Эриванская площадь", которая только в советское время успела побывать "площадью Закфедерации", Берия, Ленина, а сегодня, может быть и надолго, зовется площадью Свободы.

А улица Ингороква с ее прежними названиями — Лабораторной, Петра Великого, и, кажется, Троцкого и Дзержинского. Или улица славного советского генерала Леселидзе, название, доживающее свой срок, с чехардой ее исторических переименований — "Шуабазари" (средний базар — груз.) в средневековье, Армянский базар в Х1Х веке, Дворянская в царское время, Потребкооперации во времена НЭПа, и улицей Берия до его "разоблачения" и расстрела.

В мой фотоархив попал и "Сиони" — главный кафедральный собор, и Петхаинская церковь Пресвятой Богородицы, "Сурб-Нишан" на Серебряной и церковь Святого Геворга на Красильной, Дидубийский пантеон и "Кашвети". И были покосившиеся лестницы внутренних дворов, узкие, чугунные, винтовые, вкручивающиеся в небо, и лестницы пошире, деревянные с резными балясинами, для спокойного шествия по ним дам в длинных платьях.

"Сухой мост" и Мухранский с Воронцовским мосты, мост "Челюскинцев" и Марджанишвили, почти все позже переименованные, к сожалению.

С исчезновением старых названий стала исчезать историческая память горожан, и начались бесплодные дискуссии о вымышленных приоритетах.

Через месяц с небольшим, я уже смог сдать в архив музея около ста роликов пленок, проявленных в моей ванной, на пятом этаже дигомской "хрущеви". Еще через неделю изрядная по тем временам сумма, полученная мной в банке, — несколько пачек почему-то мелкими купюрами, — топорщила оба кармана моих брюк, вызывая чувство справедливой гордости за мои труды.

Тогда же я познакомился с необходимостью "отката" своим работодателям, который стал известен в "новое время" только в 90-е годы.

Нет денег — плохо, есть деньги — еще хуже. Надо что-то с ними придумать, что-то делать. А не "махнуть ли нам на…". Фантазия была ограничена суровой социалистической действительностью. Пример Остапа Бендера всегда был для нас, если не моделью поведения, то предостережением об опасности игр с советской власть. Я решил упростить ситуацию и заказал два билета на рейс "Батуми — Одесса" теплохода "Победа", в каюту класса "люкс". Стоимость этих билетов сразу же облегчала дальнейшие соображения на тему о правильной трате заработанных денег. Так что отпуск у меня в том году отличался от других морским путешествием на превосходном теплоходе, напомнившем мне мое первое "плавание" с Мишей Мишениным на громадном лайнере "Россия" из Ялты в Сочи с палубным билетом.

В тот раз, еще школьником, я ночь провел под тентом спасательной шлюпки, а в этом путешествии была поскрипывавшая красным деревом каюта-люкс со всеми удобствами. Можно было поплескаться в бассейне на верхней палубе или позагорать на прогулочной в шезлонге, или спуститься к обеду в один из ресторанов в чреве этого плавучего дворца.

Даже без Одессы и ее красочной толкучки, без Гурзуфа и Ялты, где мы остановились на обратном пути из Одессы, это было бы превосходным путешествием. Но, видимо, такой уж был для меня этот год — год удачи, денег, свалившихся неожиданно на меня, морского путешествия в первоклассном лайнере, и еще год встречи со школьными друзьями, минчанами, новыми и очень яркими впечатлениями.

Одесса меня очаровала, а визит в одесскую баню дал начало не очень приличному, но обошедшему всю страну анекдоту о "фосфоре" и рыбе, родившемуся прямо на моих глазах под душевым соском в мужском отделении, где собрались одесские острословы. Надо признаться, что я тогда так и не успел как следует вымыться — я проржал эти два часа до колик в животе, сохранив навсегда уверенность, что все анекдоты "делаются" в Одессе.