Катрин Милле - Ревность

Я не смогла бы точно определить момент, когда можно было бы с уверенностью утверждать, что мое тело отделилось от моего существа. Самое глубокое осознание этого произошло во время написания и публикации «Сексуальной жизни Катрин М.». Успех книги еще больше подчеркнул этот феномен. Любой писательский труд уничтожает объективность. А в данном случае предполагалось осветить максимальное количество эротических ситуаций и ощущений, через которые прошло мое тело. Книга вызвала бесчисленные отклики. Таким образом, тело Катрин М., описанное и прокомментированное, перестало принадлежать мне одной. Но еще до того, как я приступила к проекту книги и для этого стала выуживать в памяти сцены, которые там описаны, потребовалось, чтобы мой взгляд изнутри превратился в как бы взгляд извне. Как правило, этот предполагаемый взгляд извне является опосредованным; он проходит через восприятие другого человека, независимо от того, присутствует тот или нет. Психологическая цепь очень короткая, обычно неосознанная, но если я «смотрю» на саму себя, лежащую голой здесь, в этой комнате, я наверняка представляю себе то, что видит тот, кто смотрит на меня, или то, что он увидел бы, будь он рядом. В этом случае разве мысленно представленный мною образ моего тела и поза, которую я, возможно, пытаюсь придать ему в соответствии с этим образом, — не являются ли они в значительной степени отражением того, что создано воображением другого? Когда человека обвиняют в нарциссизме, чаще всего подтрунивают над его уверенностью, будто он наделен столь прекрасным телом, что его долг — лишь сохранять это тело в наилучшем виде и подчеркивать его красоту, не более того. Это примитивная мысль. Одинокий Нарцисс, устремляющий взгляд на собственное отражение, существует лишь в легенде. Самый распространенный вид нарциссизма, как мне кажется, опровергает мой, более скромный нарциссизм и охотно подчиняется законам реальности… По образцу большинства моих собратьев по эгоизму я знаю, что моя привлекательность — понятие непостоянное, и оценка моей внешности во многом зависит от точки зрения, с которой эта внешность рассматривается. Впрочем, точку зрения или точки зрения определяем не мы.

Пусть я рассматриваю свою физическую оболочку как своего рода компромисс между идеалом, который я неизбежно создала себе в детстве и особенно в юности, пришедшей ему на смену хрупкой марионеткой из моих взрослых снов и калейдоскопом, составленным из отражений в зеркале, чужих взглядов, фотографий; все это, наверное, способствовало тому, что в сексуальных отношениях я легко приспосабливалась к партнеру, но эта легкость только подчеркивает неоднородность образа. Эта, пусть и не выраженная словами, но тем не менее достаточно твердая уверенность в том, что мое тело свободно в перемещении и существует как бы отдельно от моего внутреннего я — о котором мы наверняка имеем неправильное представление, хотя и придерживаемся его, — именно эта уверенность, что тело хранит в себе нашу истинную сущность, порождала непостоянство, которое я проявляла в течение первых десятилетий своей сексуальной жизни. Точнее, я бы сказала, что ощущала в своем распоряжении два тела. В одном теле я обитала или, скорее, подобно моллюску, носила его за собой как раковину, так и не научившись правильно оценивать его местонахождение в пространстве (я не вожу машину, не плаваю, боюсь спускаться в темноте по лестнице, все время подворачиваю ноги), и при этом я должна была как можно полнее удовлетворить его требования и нужды, облегчить его муки и страдания. Его запах удивлял меня, а если, засыпая, я утыкалась головой в свою руку или же дотрагивалась до каких-то потаенных уголков, которых не касаешься бессознательно — внутренней стороны бедер, изгиба ягодиц, — то мне казалось, что они принадлежат кому-то другому. Это тело было какой-то довольно неудобной массой, которую я могла по достоинству оценить лишь с некоторого отдаления: отпечаток, оставленный на смятой простыне, опустевшее место, куда я возвращаюсь под каким-то предлогом — сожалея, что ушла, или боясь что-нибудь там забыть. Впрочем, я спрашиваю себя, не входит ли в этот реестр то мгновенье, когда после недолгого отсутствия к тебе возвращается сознание и ощущение пережитой полноты чувств, воплощенной в оргазме? Что же касается полной отстраненности, я не смогла бы ее констатировать со всей определенностью, только описала бы в общих чертах: например, когда мне случается вновь оказаться там, где я раньше долго жила и куда еще более долгое время не возвращалась. Воспоминание о моем отсутствующем теле проявляется в этом пространстве с такой реальностью, что подавляет другие ощущения, словно я уже слилась с эфиром и наконец обрела способность полностью оценить свое тело со стороны. Я невольный, но надежный хранитель этого тела-вместилища.