Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

Обведя взглядом аудиторию и сделав широкий театральный жест рукой в сторону, Челомей продолжил:

- Как видите, все уже на своих местах. Сергей Павлович - человек очень пунктуальный, а вот его сотрудники, оказывается, не очень..., - не успел он докончить свою фразу, как те самые напольные часы, о которых говорил Сергей Павлович, вдруг зашипели и начали отбивать время. Челомей взглянул на них, посмотрел на свои ручные часы и с некоторым неудовольствием изрёк:

- Это, оказывается, мы чуть раньше начали нашу работу, а к товарищам от Сергея Павловича никаких претензий нет. Во всяком случае относительно аккуратности во времени, - и, обращаясь к нам, добавил, - Присаживайтесь, пожалуйста, если там есть свободные места, или проходите сюда поближе, и мы начнём.

Дальше всё проходило по обычному для подобных совещаний шаблону, если не считать очень длинную, хвастливую речь самого Челомея, смысл которой состоял в том, что намечаемый пуск должен занять по своей значимости такое же место в истории космонавтики, как и первый спутник Земли.

Обо всём этом я рассказал Сергею Павловичу в тот же день, как только мы вернулись к себе. Он остался очень доволен разыгранным спектаклем и почему-то посчитал, что этим самым мы утёрли нос Челомею. Видимо, у него были какие-то свои счёты в отношениях с Челомеем.

Мне доводилось ещё несколько раз видеть академика Челомея в разных ситуациях, и каждый раз он на меня производил какое-то неприятное впечатление своим выпирающим из него высокомерием. Он был умён, эрудирован, красноречив, внешне всегда выглядел очень приятно, одевался со вкусом, но не было в нём ни притягательности, ни обаяния. Приведу один очень характерный случай.

В 1970 году, по поручению тогдашнего главного конструктора нашего предприятия академика В. П. Мишина, я отправился на торжественное собрание по случаю 60-летия директора Вычислительного центра Академии Наук академика Анатолия Алексеевича Дородницына. Тогда принято было подобные мероприятия проводить в большом зале, с президиумом на сцене. Выступающих вызвали на трибуну для произнесения коротких поздравительных речей и вручения подарков. Когда слово для приветствия получил Челомей, он умудрился растянуть свою речь на целых 20 минут. О чём же он говорил? Сколько-то лет тому назад у него, Челомея, были серьёзные неприятности по работе. Одним из тех, кто помог ему в этой ситуации, был академик Дородницын. Когда работа была успешно завершена, он, Челомей, представил Дородницына в числе других к государственной награде и тогда Дородницын получил Орден Ленина. Он, Челомей, и сейчас готов сотрудничать с академиком Дородницыным и готов поручиться, что успех будет не меньшим. Подобной бестактности трудно было ожидать от воспитанного человека. Но пилюлю он подсластил: подарил юбиляру прекрасную собственноручно изготовленную шкатулку. Позже я узнал, что изготовление шкатулок было самым большим увлечением Челомея, и в этом деле он достиг блестящих результатов. Одну из таких шкатулок я имел возможность держать в руках и хорошо рассмотреть: она была подарена Всеволоду Ивановичу Феодосьеву, профессору МВТУ им. Баумана, очень известному учёному в области теории прочности и сопротивления материалов, автору многих монографий и учебников, по которым учились и по сей день учатся студенты многих технических вузов.

Описывать всё, что происходило в жизни, - занятие неблагодарное и малоинтересное. Но у каждого человека бывают какие-то особые моменты, которые прочно врезаются в память. Иногда это какие-то судьбоносные повороты, иногда совсем малозначащие эпизоды, неизвестно почему частенько о себе напоминающие.

По своей натуре я человек неконфликтный - скорее уступлю, чем полезу в драку, особенно, если заранее можно предвидеть бесполезность дискуссии. Но если меня захватила какая-то идея своей необычностью, изяществом, могу неожиданно для себя полностью оказаться в её власти, не в силах внять голосу разума. Такое, к счастью, случалось всего несколько раз в жизни. Однажды я чуть не сломал свою так удачно начавшую складываться служебную карьеру. Случилось это так.

Как и во всяком деле, кроме основной работы, приходилось заниматься различными второстепенными делами, даже не входящими в мои прямые обязанности. Иногда это были плановые работы соседних подразделений, от которых поступали просьбы о товарищеской помощи, иногда вовсе не запланированные, а ведущиеся в инициативном порядке любителями отличиться тем или другим изобретением или парадоксальным предложением. Экзотических идей было предостаточно, и порой трудно было определить, какая из них является практически перспективной, а какая - лишь привлекательной идеей в чисто теоретическом плане.