Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

— Что ж, в Петербурге виднее, пока же я сделал все от меня зависящее, — уже не глядя на собеседника, откинувшись к спинке кресла, говорил Сперанский, — чтобы должным образом подготовить ваш поход. О необходимых вам потребностях в собаках и продовольственных припасах поставлен в известность начальник Якутской области Михаил Иванович Миницкий. Он, правда, упоминает о плохом улове рыбы последние три года, но приложит все силы к тому, чтобы это не сорвало поход. Возьмите, кстати, на заметку совет Миницкого прислать кого-либо из вашего отряда в Нижнеколымск заранее, чтобы проконтролировать заготовку рыбы для экспедиции в период ее интенсивного промысла. Ваш отряд прибыл сюда в полном составе? — Сперанский прямо взглянул на Врангеля.

— Пока, ваше пре...

— Меня зовут Михаил Михайлович, — поправил Сперанский.

— Пока не все, Михаил Михайлович. Мичман Матюшкин [5]задержался в Томске. Он прибудет со дня на день.

— Пусть тоже явится ко мне. Вам же... кажется, вас зовут Фердинанд Петрович...

— Именно так, Михаил Михайлович.

— Вам, Фердинанд Петрович, я поручаю еще раз изучить здесь все обстоятельства, связанные с походом, и представить мне, скажем, дней через десять свои соображения по этому поводу. Думаю, вам полезно будет встретиться и поговорить с вашим предшественником по исследованиям в тех краях, бывшим верхнеудинским исправником титулярным советником Геденштромом.

Сперанский сделал короткую паузу и голосом холодно-отстраненным заключил:

— К моему глубокому сожалению, сей чиновник оказался причастным к допущенным здесь злоупотреблениям и находится под следствием. Тем не менее я обязал его оказать помощь экспедиции, и советами его пренебрегать не стоит.

Сперанский встал с кресла, заставив подняться и Врангеля.

— С Геденштромом вам лучше связаться через сотрудника моей канцелярии Гаврилу Степановича Батенькова. Они, кажется, в довольно близких отношениях. И отдохните, барон, с дороги, — чисто выбритое лицо Сперанского тронула легкая светская улыбка. — У вас несколько утомленный вид.

Прощальное пожатие руки генерал-губернатора было, как и при встрече, безжизненно-вялым.

Задержавшийся по пути в Томске Федор Матюшкин прибыл через несколько дней. Через Кутыгина Врангель заблаговременно подыскал для него наемную квартиру, но Федор с веселой улыбкой сказал, что уже превосходно устроился и, между прочим, не без помощи местных полицейских.

— Представь, Фердинанд, — блестя темными живыми глазами, рассказывал Матюшкин, — въезжаю на извозчике в город, стучусь в первый приличный дом: «Нельзя ли у вас остановиться?» Отвечают — увы, нет, на постой не берем. Едем дальше, стучусь во второй дом, в третий, и везде вежливый отказ. В сердцах приказываю кучеру: «Вези меня в полицию!» — «Как, ваше благородие?» «Да вот так, пора и отдохнуть». Привез, а там сидят в мундирах такие плутовские рожи, один другого краше. Спрашивают: «Чего угодно-с?» — «Да я, господа, просто хочу у вас отдохнуть». Опешили, переглядываются, понять, естественно, ничего не могут, бормочут в том духе, что, мол, все камеры заняты. «Да поймите, мил государь, я ничего не натворил, но с дороги, от Петербурга, устал как собака. Мне бы комнатку в приличном доме». Опомнились: «Извольте-с. Тотчас. Вот рядом, превосходная семья, мы вас устроим». Проводили, познакомили. Там действительно милые люди, под окном цветник, и какие ароматы!

Федора Матюшкина, как и другого своего спутника по плаванию на «Камчатке» штурмана Прокопия Кузьмина, Врангель сам попросил включить в состав его отряда. Капитан Головнин поддержал это предложение.

Склонный к самоанализу и критической оценке окружающих, Врангель сознавал, что в отличие от него Матюшкин из тех людей, у кого чувство главенствует над рассудком, а действие — над мыслью. Романтический настрой сочетался в нем с открытостью сердца. С попиравшей светские условности прямотой он часто, не таясь, выкладывал все, что думает. Эти свойства его души одних озадачивали, других подкупали.

Привыкший в Морском корпусе к обуздыванию своих эмоций, Врангель относил особенности характера Матюшкина к несравненно более либеральной системе воспитания, господствовавшей в Царскосельском лицее, который окончил Матюшкин.

— Что-то застрял ты в Томске, — мягко укорил Федора Врангель. — Или дружок твой все окрестности решил показать?

— О, там такое было! — мечтательно вздохнул Матюшкин. — Насилу вырвался.