Эндель Пусэп: На дальних воздушных дорогах

Мы рассчитывали увидеть Нью-Йорк, Бостон и другие города восточного побережья Америки, над которыми пролетали. Увы, все те же облака ревниво прятали их от наших глаз. Так многое в Новом Свете мы не увидела даже с птичьего полета.

Скоро погода испортилась окончательно. Мы были вынуждены опять вторгнуться в облака и начать слепой полет. Когда до аэродрома в пункте нашей первой посадки оставался по расчетам час летного времени, возникла необходимость узнать, какая там погода.

— Штурманы, какая погода в Гандере? — спросил я.

— Ничего, приличная, — ответил Штепенко не совсем уверенно.

— А точнее?

— Ясно, видимость до пятидесяти километров, ветер слабый.

— Откуда вы это взяли?

— Из прогноза. Откуда же еще?

— Это я и сам знаю, но мне нужно знать, какая там погода в действительности. Есть связь с Гандером?

— В том-то и беда, что нет, — удивил меня Штепенко. Но затем сразу успокоил: — Скоро будет.

— Александр Павлович, когда мы, по твоим расчетам, долетим до середины залива, спустимся ниже облаков.

— Ладно, там мы будем минут через десять.

Я начал потихоньку снижать самолет. На высоте примерно 4500 метров мы попали в густой снегопад.

— Эй, пилоты! — возмущался Штепенко. — В нашей кабине уже сугробы! Так же нельзя работать!

— Ничего, скоро они растают, — успокаивал теперь я его. — Вот уже и дождь накрапывает…

Чем ниже мы опускались, тем сильнее становился дождь. В конце концов мы оказались прямо в ливне. Видимости почти никакой. Невозможно установить, что под нами — облака или поверхность моря.

— Сальников, — обратился я к хвостовому стрелку, — что вы видите внизу?

— Ничего не видно, товарищ майор.

Я решил опуститься еще пониже. Высотомер показывал 1000 метров. «Хватит!» — сказал я себе. Тут дождь прекратился. На горизонте виднелась даже светящаяся полоса, — значит, туда сквозь облака проникали солнечные лучи.

Мы летели между двумя слоями облаков. Примерно через двадцать минут верхний слой кончился. Свет и тепло сразу добрались до нас, высушили все, что намокло от снега и дождя. Нижний слой облаков тоже поредел. Временами сквозь него мелькала рябь морской поверхности.

— Впереди виднеются горы! — доложил из носовой башни Гончаров.

Все в порядке, это и есть Ньюфаундленд.

— Как дела с радиосвязью? — спросил я у радистов.

— Никто не отвечает, — сообщил Низовцев.

— Ищите поэнергичнее, мне нужна точная сводка погоды.

— Мы же все время только этим и занимаемся, — ответил радист обиженно.

Облака внизу продолжали редеть, все больше обнажая поверхность моря. Впереди поднимался высокий западный берег острова. Приглядевшись внимательно, можно было увидеть Х-образные бетонированные посадочные полосы западного аэродрома. Поодаль над горными вершинами висели редкие лохмотья облаков.

С востока через океан уже надвигались сумерки.

— Низовцев, вы уже получили сведения о погоде?

— Сейчас принимаем. Мистер Кэмпбел что-то записывает.

Наконец я получил бланк.

Через пять минут я увидел прямо впереди бетонные полосы аэродрома Гандер. В этот же момент зажегся длинный ряд электрических огней. Там же рядом я заметил большие постройки. Перед нами, немного ниже, летел четырехмоторный самолет. Он опускался все ниже, пока не сел рядом с огнями.

— Приготовиться к посадке! Выпустить шасси!

На приборной доске зажглись зеленые лампочки: с шасси все в порядке.

Спустя несколько минут самолет бежал по бетонной полосе аэродрома. Нас обогнала машина, и из нее дали знак следовать за ней. Остановившись у ангара, я отдал необходимые распоряжения и попросил отвести меня к синоптикам.

Там мы вместе со штурманами пришли к решению, что продолжать полет на следующий день невозможно. В Исландии, в районе Рейкьявика, ожидалась низкая облачность и непрерывный дождь. К тому же аэродром там окружен высокими горами. Мы решили оставаться тут, пока циклон не минует Исландию.

Вечер в столовой офицерского клуба прошел довольно оживленно и шумно. Нас усадили за два длинных стола вместе с американцами.

Первый приветственный тост был посвящен нам. По традиции нам пожелали «счастливых посадок».

Продолжение вечера было обычным: нас засыпали вопросами, и в ответах на них и в беседе время прошло незаметно.

Мы устроились отдыхать и забрались под одеяла, а Штепенко все никак не мог успокоиться, негодуя по поводу того, что на следующий день мы не летим дальше. Он только твердил: