Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

А пока вместе с Юрьевым стали готовить роль короля Филиппа из «Дон Карлоса» Шиллера. «Когда он читал вполголоса, – вспоминал Ю.М. Юрьев, – все было хорошо. Лучшего и желать было нельзя. Так проникновенно, выразительно и с такой ясностью выделялась вся внутренняя линия роли, что я думал: «Ах, как это будет замечательно!..» Но коль скоро он принимался читать ее в полный голос – все рушилось. Его привычка певца давать звук на диафрагме делала его речь неестественной, его голос резонировал в полости рта слишком сгущенно, и в результате получалось совершенно неприемлемое для драмы. Четкости и определенности фразы не получалось – все расплывалось, как на промокательной бумаге… Оказывается, принцип постановки звука для речи во многом расходится с принципом постановки для пения. Но это его не обескуражило. По-видимому, Шаляпин серьезно задумал застраховать себя на случай, если со временем голос ему изменит, чего он так боялся, и если он будет вынужден расстаться с карьерой оперного певца, чтобы в крайнем случае свое большое дарование применить в драме. И для этой цели мы принялись за черную подготовительную работу и стали тренироваться на гекзаметре. Занятия наши шли регулярно и успешно, и он уже был близок к цели…»

Но время было беспокойное, тревожное, приходилось участвовать во многих начинаниях советской власти: то в составе жюри Шаляпин отбирает лучшие произведения на тему «Великая русская революция», то по настоянию Блока и Чуковского принимается за работу над воспоминаниями о Горьком, то участвует в концерте памяти Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Народном доме, то в срочном порядке мчится в Москву для участия в экстренном совещании представителей всех государственных театров Москвы и Петрограда, которое должно выработать документ об организации Ассоциации государственных театров. На этом совещании присутствовали и Станиславский, и Немирович-Данченко, и Южин-Сумбатов, и Садовский, и Остужев, и много других известных Шаляпину артистов и деятелей театров.

Но выработка документа об организации ассоциации – это лишь полдела. Накопилось много таких вопросов, которые не мог решить и Луначарский; он-то и посоветовал группе театральных деятелей, чувствуя свое бессилие, пойти к Ленину на прием.

И вот Эскузович и Шаляпин зашли к Луначарскому, чтобы под его руководством пойти к назначенному сроку, но Луначарский был занят и попросил подождать. Эскузович покорно согласился, а Шаляпин клокотал, не умея ждать и сидеть в приемных.

– Вот, Иван Васильевич, не могу понять, почему и большевики переняли у царских чиновников все те же манеры: раз чиновник знает, что я в нем нуждаюсь, то обязательно заставит ждать… За последний год я побывал во многих приемных нынешних начальников, встречался чуть ли не со всеми вождями революции – министрами, градоначальниками, начальниками ЧК, командирами Красной Армии, комиссарами и городского и районного масштаба, и вся эта публика заставляла меня ждать, ибо знали, что я пришел с какой-нибудь просьбой… И действительно, я всегда являлся к ним в качестве просителя и ходатая то за себя, то за других. Вот, помните, урезали паек артистам и вообще работникам Мариинского, Большого театров, а может ли голодный и замерзающий от холода артист выходить на сцену и в полную силу играть свою роль… Вот и делегировали меня к военному министру ходатаем. Случай вскоре представился: в Большом театре состоялся какой-то коммунистический праздник, пришли вожди. Троцкий сидел в ложе, которую раньше занимали великие князья, из нее был прямой выход на сцену. И вот я в антракте попросил его принять меня, он благосклонно меня принял. «Вот, – говорю я, – не за себя, конечно, пришел я просить, а за актеров. Трудно им. У них уменьшился паек, а мне сказали, что это от вас зависит прибавить или убавить». Троцкий сурово посмотрел на мою сытую физиономию и четко, буква к букве, ответил: «Неужели вы думаете, товарищ, что я не понимаю, что значит, когда не хватает хлеба? Но не могу же я поставить на одну линию солдата, сидящего в траншеях, с балериной, весело улыбающейся и танцующей на сцене». Я подумал и сказал: «Печально, но резонно». Вздохнул и сказал: «Извините», – и как-то стушевался… Можете себе представить, Иван Васильевич, что я в те мгновения чувствовал… Я не раз потом замечал за собой, что, как только моя просьба не удается, как-то невольно стушевываюсь, а ведь вы знаете, что я не из пугливых… С королями, великими князьями, императорами разговаривал, бывало, и о чем-то просил, но я не помню случая, чтобы мне отказали в просьбе, а тут – так обидно стало… Вот и сейчас… Придем к Ленину, а он тоже скажет что-нибудь вроде Троцкого…