– Ругал и буду ругать! – громко сказал он при молчаливом одобрении всего хора. – Правду вам сказали!
Взбешенный Шаляпин размахнулся и резко ударил его. Он упал, а для хора это был как сигнал хоть на ком-то выместить свою обиду, злобу, раздражение. И с дрекольем, которым они были вооружены по сцене, набросились на Шаляпина. Их было человек шестьдесят… И если бы не дамы-артистки, вышедшие из своих уборных на шум скандала, да не рабочие-англичане, случайно оказавшиеся тут же, быть бы беде: отступая под натиском превосходящих сил, Шаляпин попытался спрятаться за груду ящиков, но они неожиданно зашатались, упали, и Шаляпин увидел открытый люк глубиной в несколько саженей… Смерть глянула ему в лицо… Выручили рабочие-англичане, вставшие на пути разъяренного хора. На них лезли совершенно обалдевшие люди с криками:
– Убейте его, убейте, ради Бога!
Шаляпин скрылся в своей уборной, а хор долго еще бушевал. Трудно описать состояние Федора Ивановича… Как можно так относиться к своим профессиональным обязанностям? Разве это артисты? Приехали в чужую страну и пользуются случаем, чтобы шантажировать антрепренера. Стыдно! И зря не сдержался! Лучше бы все превратить в шутку, развеселить их… Ведь и правда, они так мало получают, а на сцене проводят столько же, сколько и солисты… Тут вошли рабочие-англичане с переводчиком.
– Мистер Шаляпин, – сказал шеф рабочих, – мы вполне ясно понимаем, как нехорошо держали себя в отношении вас и других находящиеся у нас в гостях ваши русские товарищи. Мы видели, как они большой толпой напали на вас одного. В Англии мы к этому не привыкли. Вы можете продолжать спектакль спокойно. Мы ручаемся, что ни один волос ваш не будет тронут. Кто попробует, пусть знает, что он будет убит нами на месте…
Шаляпин поблагодарил английских рабочих… Хорошо, что все первое действие Шаляпин был свободен, с удовольствием вслушивался в прекрасный голос молодого Дамаева – Самозванца, да и Павел Андреев хорошо справился со своей трудной ролью Пимена… Слава Богу, зрители ничего не заметили, и спектакль покатился по накатанному руслу.
«Ну что ж? Буду продолжать, – приходя в себя, думал Шаляпин. – Я не настолько избалован жизнью, чтоб теряться в подобных обстоятельствах. Все это бывало: били меня, и я бил. Очевидно, на Руси не проживешь без драки… А что было делать в этом случае? Промолчать? Сделать вид, что ничего не произошло и моя хата с краю, ничего не знаю? Разбирайтесь, как хотите… Но я ведь мог и промолчать тогда, когда пятидесятилетний Вячеслав Сук, опытный дирижер, нарушил темпы в «Хованщине» на генеральной репетиции. Можно было хотя бы узнать мои требования за время репетиций, ведь уже несколько месяцев «Хованщина» шла в Мариинском театре… И я не сдержался, прервал генеральную, сделал замечание, а Сук оскорбился, бросил свою палочку и ушел… Ну и что? Промолчать? И все московские дирижеры опять мне объявили бойкот… Приехавший из Питера молодой Данечка Похитонов великолепно справился с труднейшей задачей, провел новую генеральную, «Хованщина» и в Москве прошла успешно… А если бы я уступил? Один раз уступил, другой раз, и пошло-поехало, халтура за халтурой… Нет, буду драться за высокий профессионализм, пока хватает сил…»
И пошел на сцену: начиналось второе действие…
Под бурные аплодисменты англичан завершился и этот спектакль. Шаляпин не спал всю ночь. Еще в театре он узнал, что хорист, упавший после его удара, несколько минут пролежал без сознания.
Шаляпин ранним утром разыскал хориста и повинился в своей горячности. Узнав о визите, в комнату входили артисты, враждебные и виноватые, в зависимости от совести каждого из них. Просили друг у друга прощения. Виновник этой драки тоже покаялся, начали обниматься, некоторые заплакали, как это бывает в русских компаниях. И предали этот печальный инцидент забвению.
Но это только так казалось участникам этой скандальной истории. В Лондоне узнали об этом, но пресса промолчала, посчитав это внутренним делом артистов. Зато в России господа журналисты постарались вовсю… И как всегда, все переврали и перепутали…
Свидетель, один из хористов, так рассказывал одному из корреспондентов: «Доверенный Дягилева пригласил для расчета выборного от хора Шлыкова пойти в уборную Шаляпина, на что тот согласился. Шаляпин, увидев его, сказал: «Я не хочу видеть этой рожи». Возмущенный Шлыков ответил: «После этого сам ты – рожа» – и ушел из уборной, бормоча что-то про себя. Шаляпину кто-то сейчас же донес, что Шлыков выругал его «мерзавцем». Не проверив этого, Шаляпин вышел на сцену и ударил Шлыкова по лицу. Возмущенные, мы бросились на Шаляпина и стали бить, пока подбежавшие артисты не увели его в уборную. Через несколько минут к нам вышел Купер и сказал, что Шаляпин плачет в своей уборной и просит прийти к нему Шлыкова, чтобы попросить у последнего прощения. Из боязни какого-либо насилия со стороны Шаляпина мы Шлыкова не отпустили, заявив, что настаиваем на извинении перед всем хором. По окончании спектакля Шаляпин подошел к Шлыкову, поцеловал его и просил простить его за горячность. Мы напомнили Шаляпину, что и он не раз отказывался играть без уплаты денег и что странно было сразу не понять наших справедливых требований. Шаляпин еще раз извинился, объяснив свою горячность тем, что отказ продолжать спектакль именно в этой сцене, где его выход, принял за желание отомстить ему». («Утро», 27 июля 1913 г.)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу