Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Певец-художник, заключает Старк, создал захватывающий образ, близкий и понятный каждому, у кого в душе еще сохранилось влечение к каким-то смутным идеалам. «Создалась красота, которая останется с нами, пока не умрет последний из нас, ее созерцавших, и которая обратится в прекрасное предание для наших потомков…»

Василий Петрович Шкафер в своих воспоминаниях много лет спустя тоже рассказывает об этом спектакле, в котором Шаляпин принимал участие и как режиссер: «Подготовляя эту постановку, я навещал его и пользовался его указаниями и советами. Оперу эту он уже сыграл предварительно в Монте-Карло с огромным успехом; роль Дон Кихота ему нравилась, и сыграть в Большом театре он очень желал. Для певцов она была чрезвычайно легкой, и затрат на постановку никаких не делалось – декорации и костюмы подобрали.

Ф.И. Шаляпин ролью Дон Кихота еще лишний раз доказал свое могучее дарование. Последний акт, смерть Дон Кихота, передавался им с потрясающим, глубочайшим чувством художественной правды и выразительности. Артист, стоя прислоненный к дереву, едва держась на ногах, истомленный, угасающий, говорил тихим, слабым, едва слышным голосом умирающего последние слова Дон Кихота, вспоминая возлюбленную Дульцинею, и я, стоявший в кулисе, почти рядом и около знаменитого артиста, не мог удержаться от нахлынувших слез. Эту, в сущности, банальную музыку Массне с изуродованным текстом Сервантеса Ф.И. Шаляпин возвысил своим гениальным исполнением до величайшей трагедии человека».

Вот два драгоценных свидетельства, которые помогают нам представить Шаляпина в роли Дон Кихота, над образом которого он так много работал.

Все эти дни Федор Иванович испытывал творческий подъем, чувства его были обострены. После скандала с Авранеком как-то настороженно стали к нему относиться товарищи по сцене, словно ожидая в любой момент еще какой-нибудь выходки с его стороны. И Шаляпин, чувствуя какую-то неловкость и желая снять эту напряженность, после второго спектакля «Дон Кихота», прошедшего триумфально для него, решил поблагодарить тех, кто помогал ему достичь успеха, и женской половине хора подарил конфеты, а мужчин пригласил в ресторан «Малый Эрмитаж» поужинать. В газетах сообщалось, что ужин затянулся и прошел в самых веселых и дружеских тонах, Шаляпин был в отличном настроении, шутил, сыпал остротами, рассказывал анекдоты, а гости говорили речи и произносили тосты в его честь.

Недолго длился восстановленный было мир в душе… Вроде бы все наладилось. По крайней мере, так ему казалось. Но успокоился он только внешне, но внутренние противоречия с прежней остротой продолжали терзать его. Опять что-то накапливалось в нем и неожиданно прорвалось на рядовом спектакле в Петербурге, куда он прибыл в начале декабря… Шел «Князь Игорь», дирижировал Феликс Блуменфельд, только что вернувшийся после серьезной болезни за пульт… Шаляпин – Галицкий в своей игре отошел по обыкновению своему от привычных договоренностей и условностей, стал еще разухабистее в своей игре, зная, что опытный дирижер поймет его и поддержит, но разыгрался настолько, что не заметил, как ушел от оркестра, а несчастный Блуменфельд не справился с оркестром и не успел поддержать пошедшего непроторенными путями Шаляпина и чуть было вообще не сбился с темпа. Все знатоки заметили ошибку Шаляпина. Ему бы пошутить по поводу этой накладки, а он всерьез обиделся на давнего друга Феликса Михайловича, с которым много раз успешно выступал. И Блуменфельд так расстроился, что не смог продолжать спектакль, и попросил его заменить. Пришлось вызывать Крушевского, который и довел спектакль до конца.

Хорошо, что этот эпизод остался неизвестным журналистам, а то опять бы завели очередное «дело» на Шаляпина-скандалиста. На этот раз все сошло, никаких газетных обвинений, никаких забастовок дирижеров…

Но положение в академических театрах было сложное. Внешне все вроде шло успешно. В Мариинском театре по-прежнему блистал своим дирижерским мастерством Эдуард Францевич Направник. По-прежнему уверенно поднимал он правую руку в белой перчатке, оркестр затихал, взлетала левая рука без перчатки, и оркестр оживал, передавая все нюансы музыкальной мысли и выявляя все тонкости гармонического и мелодического строя музыкального произведения. Критики и зрители того времени отмечали, что спектакли под управлением Направника всегда проходили с большой стройностью, особенно ему удавались массовые сцены, где необходима спаянность, четкость и выразительность. В эти мгновения казалось, что оркестр, хор, солисты сливались как бы в один огромный инструмент, «на котором замечательный виртуоз вдохновенно разыгрывает музыкальные фантазии. Личности солистов, как бы они ни были знамениты, в этот момент стушевывались перед величием могучего коллектива, где их голоса и все их искусство служили лишь дополнением к общей картине», – писали современники.