Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Как все это было просто у Максима Горького, у Алексея Толстого, у Александра Твардовского и у других, имя которым легион.

Максим Горький, подыгрывая Сталину, да еще и в благодарность за особняк Рябушинского в Москве, произнес ужасающие слова, выводящие его напрочь из рядов гуманистов: «Если враг не сдается – его уничтожают». Но и это не принесло «буревестнику» революции спокойствия и не избавило его от «нездоровья». Почему-то он вовремя умер…

Алексей Толстой, художник огромного таланта и высокой культуры, загубил свой роман «Хождение по мукам» во второй и третьей книгах, а довеском к ним романом «Хлеб» поставил себя в ряды интеллектуальных лакеев, предал посрамлению свое родовое имя.

Коленопреклоненно воспевал Сталина в своих стихах талантливый крестьянский сын из раскулаченной семьи Александр Твардовский. По заслугам был назван «барабанной палочкой» Алексей Сурков. Не возвратили его в русскую поэзию жалкие слова оправдания, сказанные им Шолохову: «Да, но ты не сидел голой жопой на муравейнике».

Склонил голову перед всесильными дарителями литературных чинов и Константин Федин, великолепный мастер слова, образа, сюжета в романе «Первые радости», присоединив свое виртуозное мастерство к большевистскому мифотворчеству.

У будущего лауреата Нобелевской премии, прославляемого ныне вольнолюбца Бориса Пастернака родились такие строчки:

Справедливым будет признать, что и Михаилу Шолохову пришлось показать себя дисциплинированным солдатом партии ради того, чтобы открыть дорогу для публикации «Тихого Дона». Он вынужден был отложить в сторону эпопею о казачестве и откликнуться на всенародный пожар, разожженный «революцией сверху», романом «Поднятая целина», иначе погибли бы и «Тихий Дон», и его автор. Так снимем упрек и с Алексея Толстого, и с Константина Федина, и с Твардовского, оставив его Максиму Горькому, ибо ему ничто не грозило свыше того, что он получил, и Борису Пастернаку, ибо горят эти строчки огнем на имени нобелевского лауреата.

«Поднятая целина»… Очень ли автор за это заслуживает упрека? Кто же знал в тридцатом году, что колхозы задуманы не как форма коллективизации труда, а как форма жесточайшего закрепощения русских крестьян, что поставит Россию полсотни лет спустя на грань выживания?

Забегая далеко вперед, приведу здесь небольшой эпизод. В 1959 году вторая книга «Поднятой целины» наконец-то была завершена.

«Отпели донские соловьи» по дорогим сердцу автора Давыдову и Нагульнову…

Простившись со своими героями, с которыми сроднился за долгие годы, Шолохов загрустил. Как-то, пребывая в раздумье, спросил:

– Как бы узнать, сколько казачки получили в первый год колхозного житья?

В райкоме партии перерыли все архивы, чтоб найти хотя бы одну ведомость по раздаче хлеба по трудодням в 30-м или 31-м годах.

Следов документальных об этих выдачах не осталось, но живы были еще старики, которые помнили первые колхозные годы. Выдачи по три килограмма на трудодень в иной год припоминали, а по большей части так и оставались трудодни палочками в ведомостях.

Спрашивается, что же подвигло талантливых писателей, а в их ряду и Шолохова, воспевать коллективизацию?

Казалось бы, люди, умудренные жизненным опытом, должны были понять: коллективизация и все, что ее сопровождало, ломает становой хребет русскому крестьянству, что это ведет к массовому геноциду основного населения России. Однако заманчиво выглядел миф о возможности общинного коллективного хозяйствования на земле, возможность преобразовать собственнический инстинкт в разумное понимание интересов общества превыше собственного интереса.

Да, все было построено на призывах высших к низшим поставить общественное выше личного, но вот высшие… Они как? Сложную нашел форму Шолохов для этого ответа, и как же полновесно он звучит в сегодняшние дни!

Справный хозяин, Григорий Банников не хочет ссыпать семенной хлеб в колхозный амбар. Нагульнов возмущен, что тот не верит советской власти.

– Соберете хлебец, а потом его на пароходы да в чужие земли? – восклицает Банников. – Антанабили покупать, чтоб партийные со своими стрижеными бабами катались? Зна-а-ем, на что на нашу пашаничку гатите! Дожи, шеи до равенства!

Конечно, не Макар Нагульнов возил на автомобилях стриженых девок, да и сомнительно, чтобы он хотя бы раз в жизни на легковом автомобиле проехался. Целые области и республики обрекали на голод, действительно на автомобилях возили стриженых девок, жен кремлевских, а сколько золота перелили в бездонные бездны партийных касс по всему миру в погоне за призраком мировой революции!