Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– Это хорошо, что вы открываете новые имена, только чтоб никаких скидок на молодость. Литература не бывает маленькой… – сказал и уже больше к этой теме не возвращался. И вообще я заметил: не любит он возвращаться к тому, что однажды, хотя бы и год назад, было обговорено.

Трудно было начать разговор о том, чтобы Михаил Александрович дал в наш журнал вторую книгу «Поднятой целины». Публикация шолоховского произведения была необходима нам по многим причинам: мы только что стали печатать статьи Алексея Югова о народности писательского языка, и каким же великолепным примером языкового богатства могла бы стать на страницах «Невы» публикация второй книги романа «Поднятая целина»! Кроме того, появление в «Неве» этого романа сразу выводило наш журнал на самый передний край литературы, а так как журнал наш был еще молодым и только завоевывал читателя, то и эта сторона была немаловажной. И конечно же в том, что Шолохов отдает свой роман именно в «Неву», можно было усматривать его положительную оценку и направлению журнала, и нашим усилиям. Кроме всего, лично для меня было бы светлой радостью напечатать произведение писателя, которого я полюбил еще с юности.

Неловок был мой разговор – трудно просить у писателя книгу, которую с большой охотой напечатал бы любой журнал, – но я его начал. Это было в конце первого дня нашей встречи.

– Ну вот что, родненькие, – сказал Михаил Александрович Шолохов на другой день, когда мы к нему пришли, – отдаю свой роман в ваш журнал. Меня с Ленинградом многое связывает, с «Красного путиловца» мой Семен Давыдов, к тому же надо и помочь молодому журналу. – А несколько позднее, улыбаясь в усы, он сказал мне: – Поедем-ка, редактор, в Вешенскую, посмотришь степь, так ли я ее описываю, увидишь донских казачков. Ведь тебе печатать-то придется…

Все это сказано было с доброй усмешкой и, конечно, не для того, чтобы я, как редактор или некий контролер, проверил, так ли все на самом деле, как в его книге. Нет, тут было иное: Михаилу Александровичу хотелось показать свой край, свою землю, свой народ, с которым он живет, который любит и уважает.

Степь – я ее увидел, побывав в гостях у Шолохова, – для меня, северянина, предстала довольно однообразной, и, помню, тогда же я удивленно подумал, сравнивая ее с тем щедрым богатством природы, которое наполняет произведения Михаила Шолохова: каким же сильным чувством любви к родной земле должен обладать писатель, чтобы из этой довольно однообразной, на взгляд пришельца, земли создать неувядаемый мир цветения, мир ярких красок и удивительных запахов, мир колдовской природы! Каким же должен быть зорким глаз художника, чтобы увидеть в каждой травинке, в полете одинокой птицы, в текучем просторе полей истинную поэзию, которой жить века и века!

Он возил меня на охоту в степь, рыбалить на Дон к Меловой горе, знакомил с интереснейшими людьми, показал хутор Кружилин, в котором родился, – маленький степной хуторок. Я смотрел, удивлялся, и даже как-то не верилось, что оттуда пришел человек, завоевавший мировое признание, человек, мыслей и книг которого всегда жадно ждет народ. Но хуторок стоял посреди степи зримо и ясно, как солнце в небе, и можно было удивляться, но не верить было нельзя.

Уехал я из Вешенской переполненный впечатлениями, обласканный приветами щедрого шолоховского сердца, уехал душевно обогащенный, с полным сознанием какой-то новой высоты своей ответственности и в писательской и в редакторской работе.

В другой раз я пробыл в Вешенской восемнадцать дней. Мне давно уже пора было ехать в Москву и в Ленинград по делам, но Михаил Александрович со дня на день откладывал мой отъезд: ему необходимо было что-то поправить во второй книге «Поднятой целины», ее уже можно было бы печатать, труд завершен, но он не спешил отдавать ее, всматривался в каждую фразу, думал, трогал слова.

– Сегодня закончу, и завтра вместе поедем, – каждый день говорил Михаил Александрович, и в ожидании того дня, когда мы поедем, я стал писать рассказ. Трудно он мне давался, каждое слово казалось не тем, каким бы должно быть в этом доме, где рядом, за стеной, трудится Шолохов. Но рассказ все же был написан. Называется он «В ее городе».

– Почитай, – как-то вечером сказал Михаил Александрович.

– Он еще не готов, – ответил я. И в тот день, верно, рассказ еще не был совсем готов.

– Ну-ну, – ответил Михаил Александрович.

Прошло дня два, и он опять напомнил о рассказе. Я уже мог бы его прочитать, закончил, но мне стало страшно, к тому же в памяти возник один вечер. Это было в Москве, Михаил Александрович рассказал два изумительных рассказа, которые, к сожалению, никогда не будут написаны им на бумаге, – один про коня и второй из времен гражданской войны. Их невозможно было слушать без волнения, слезы навертывались на глаза. Шолохов – могучий рассказчик, рассказывает так же, как и пишет, с обилием точно увиденных великолепных деталей, с глубинами душевного состояния героев, достоверно зная материал, с громадной любовью к человеку и прощая и наказывая его за добро и зло, как в самой жизни.