Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

— Есенин — безусловно талантливый поэт, но он часто писал не то, что нам надо, и этим приносил не пользу, а вред… Вскоре после смерти Есенина в помещении Художественного театра состоялся вечер его памяти. На фоне тощей, надломившейся березки выступали с «прочувствованными» речами ораторы. Затем Собинов тоненьким голоском запел: «Ни слова, о друг мой, ни вздоха, мы будем с тобой молчаливы»… хотя молчалив был только один Есенин, а Собинов продолжал петь. Вся эта обстановка произвела на меня удручающее впечатление. Я не мог сразу откликнуться на смерть Есенина. Боль утраты остро чувствовал. Я очень ценил Есенина, повторяю, как талантливого человека, и не терял надежды, что творчество его пойдет по другому руслу.

Очень часто поэты пишут стихи, приспосабливая их к тому или иному празднику или похоронам. Не приняли в редакции — дожидаются следующего случая или, переделав названия и имена, сдают под ту или иную «дату».

После смерти Есенина появилась целая армия самоубийц. Прослушав стихотворение, я надеюсь, вы не пойдете по их стопам. Чтобы ответить сразу и на поступающие вопросы, скажу еще вот что: Есенин брал зачастую в своих стихах «раздражающим», «волнующим», формальным «дррр». Есть у него примерно такие строки:

Да, я знаю, с тобою дрругая. Но и с этой, с любимой, с дрругой, Ррасскажу я тебе, доррогая, Как недавно я звал доррогой…

Это «дрр» действует в обратную сторону. А иногда оно и раздражающе действует, и этими стихами пользуются, чтобы понравиться девушке. Я считаю, что для этого вообще не нужны стихи. Но если человек решил обязательно воспользоваться стихами, то я бы лично рекомендовал ему прибегнуть к народным частушкам, которые, с моей точки зрения, гораздо сильнее:

Дорогой и дорогая, Дорогие оба, Дорогая дорогого Довела до гроба.

После выступления, когда мы остались вдвоем в номере, он поделился со мной:

— Лишнее доказательство тому, как увлекаются этим внешним «дрр». Я неправильно цитирую Есенина, читаю строки, лишенные логического смысла, и ни один человек не обратил внимания и ни слова не сказал мне об этом.

На вечере же, о котором идет речь, Маяковский обратился к залу:

— Товарищи! Сейчас я вам прочту мое новое стихотворение «Товарищу Нетте — пароходу и человеку». Нетте — наш дипломатический курьер в Латвии. Погиб при исполнении служебных обязанностей, отстреливаясь от напавших на него контрразведчиков в поезде на латвийской территории. С ним был и другой дипкурьер ―- Махмасталь [7] В вагоне, во время перестрелки, Иоганн Махмасталь (1889-1942) был тяжело ранен. В Риге на вокзале, истекая кровью, он отказался от госпитализации, героически охраняя диппочту, заявив при этом, что не сдаст ее до тех пор, пока не явится человек, которого он лично знает. По этой причине прибывшему сюда секретарю советского посольства он почту не сдал. И только дождавшись своего знакомого тов. Шешнева (генерального консула), Махмасталь выполнил свой долг и перешел на попечение врачей. , отделавшийся ранением. Я хорошо знал товарища Нетте. Это был коренастый латыш с приятной улыбкой, в больших роговых очках. Я встречался с ним много раз. Приходилось ездить в одном купе за границу. Здесь, в стихотворении, встречается фамилия Якобсон Ромка [8] Роман Якобсон (1896-1977) ― филолог, лингвист. Работал в Гарвардском университете (США) с 30-х годов. — ну, это наш общий знакомый. В прошлый мой приезд [9] Маяковский приехал в Ростов-на-Дону 5 февраля 1926 года. О несчастье он узнал 6 февраля. Между февралем и ноябрем и написано это стихотворение (оно датировано ― 15 июля). в Ростове на улице я услышал — газетчики кричат: «Покушение на наших дипкурьеров Нетте и Махмасталя». Остолбенел. Это была моя первая встреча с Нетте, уже после его смерти. Вскоре первая боль улеглась. Я попадаю в Одессу. Пароходом направляюсь в Ялту. Когда наш пароход покидал Одесскую гавань, навстречу нам шел другой пароход, и на нем золотыми буквами, освещенными солнцем, два слова — «Теодор Нетте». Это была моя вторая встреча с Нетте, но уже не с человеком, а с пароходом.

Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор. В порт, горящий, как расплавленное лето, разворачивался и входил товарищ «Теодор Нетте».

В строке: «В коммунизм из книжки верят средне» — он, при чтении, менял «верят» на доверительное «веришь».

Второй ростовский вечер назывался: «Я и мои вещи». Ниже на афише стояло: «Отчетный разговор за 15 лет». Маяковский читал отрывки из поэм: «Облако в штанах», «Человек», «Ленин», «Война и мир», «Флейта-позвоночник», из пьесы «Мистерия-буфф» — и новые стихи. С такой программой он выступил один раз и никогда больше ее не повторял.