Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Зашла к Надежде Степановне Ткач. Она в отчаянии.

— Выгнали, проклятые, в сарай. Мужу и мне пришлось спать вместе с коровой и поросенком. Ночью покоя нет, и весь день морочат голову! — горько жалуется она. Но не успевает договорить. К ней подходит офицер с двумя горшками. В одном из них — молоко с сахаром, в другом — яйца; эти горшки он держал за ручки одной рукой, а в другой — тарелка с желтоватым порошком. Говорит Надежде Степановне, что нужно сделать пудинг. Та сердится:

— Надоели вы мне, идите к своей хозяйке!

А мне:

— Эта красавица снова захотела сладкого!

Офицер тычет ей в руку горшки. Надежда Степановна берет их и ворчит:

— Да уж поставлю в печь, взбеситься бы вам в новолунье!

Все же нам удалось поговорить обо всем, что нас волновало. По словам Надежды Степановны, жители их улицы будут скрываться где только возможно, а из Киева не уйдут.

— Из всего видать, что у нас пудинги печь немцы теперь не будут, — резюмировала Ткач. Она напоила Маринку молоком, дала домой тыкву, молока, кусок печенки.

Побывала я и у Матрены Федоровны. Та накормила нас молоком с творогом, нарезала настоящего хлеба, полученного мужем после эвакуации консервного завода, где он работал.

— Никогда не давали пайков, а перед смертью расщедрились, — сказала, смеясь, Матрена Федоровна. Она передала привет от Жени, которая сегодня прибегала домой и интересовалась, жива ли я, цела ли.

Маринка, съев кусочек хлеба, шепнула мне:

— Мама, если я еще один возьму, не будет заметно?

Мы с Матреной Федоровной грустно усмехнулись, и она завернула в бумажку по кусочку хлеба для Маринки и мальчиков. На прощание промолвила:

— Когда все это кончится, приходите. Не забывайте нас. Мы будем скрываться на Сырце, далеко не уйдем.

На Мало-Мостицкой наслушалась и насмотрелась. Там беда за бедой.

В овраге нашли изнасилованную и убитую шестнадцатилетнюю девушку. Мать рассказывает, что пришли два патруля и забрали дочку «работать на кухне». Три дня девушка не возвращалась домой, а на четвертый мать разыскала ее на дне оврага, голую, изувеченную, закутанную в простыню.

Шуру М. эсэсовцы изнасиловали в ее же квартире. Мать попросили выйти (разве не образец «европейской вежливости»?) и заперли дверь на крючок. Несчастная мать позвала людей на помощь, но было уже поздно. Шура ходит как помешанная и рвется наложить на себя руки; соседи следят за ней.

Все, кого я видела сегодня, с кем беседовала, в один голос говорят:

— Далеко не уйдем, разве мало оврагов, мало мест, где можно укрыться? Схоронимся то ли на кладбище, то ли в погребе.

Когда вечером возвратилась домой, услышала взволнованный рассказ своих о том, что по нашей улице прошли три каких-то ферта в черной форме с нашивками на рукавах. Они заглядывали во дворы и объявляли об эвакуации. Люди выходили из дворов и угрюмо молчали. Потом проехал автомобиль. Сидевшие в машине сперва терзали людям уши каким-то лающим джазом, а потом разбросали листовки.

— Вот на, почитай, что подбросили нам под музыку, — говорит мне мама. — Мы уже прочитали.

Беру листовку в руки. Что там еще придумали бегущие «завоеватели»? Воззвание написано категорическим тоном, без какого бы то ни было обращения:

«Свыше 100 тысяч человек еще не на работе. В моем последнем воззвании я высказал принцип: кто не работает, тот не ест. Многие из вас еще не поняли этого.

Вам, которые не работают, я предлагаю теперь новый и единственный шанс: вы можете заявить о своем желании вместе с вашей семьей выехать на работы в безопасные места западных областей. Отъезд — по железной дороге, до вокзала — трамваем. Вы будете иметь все преимущества и выгоды, какими пользуются там ваши земляки.

Покажите, что вы хотите поставить свою рабочую силу на службу нашей победе. Заявить о своем согласии можете на главном вокзале. Там — точные сведения. Кто не заявит о своем согласии, тот докажет этим, что он наш враг, и не может претендовать на пропитание, помещение и одежду. Всех, кто будет саботировать, я прикажу карать со всей строгостью.

Работающие здесь получают специальные повязки и этим мерам не подлежат. Все остальные вместе с семьями и багажом должны явиться на главный вокзал…»

Дальше шел график явки на вокзал жителей районов города: 12, 14, 19, 24, 29 октября (куреневцы — 12 и 19 октября).

Далее таким же неуклюжим языком было изложено требование:

«Кур, корт, гусей, свиней, лошадей, собак и кошек сдать по адресу (назван дом на улице возле вокзала). Всем будут выданы квитанции.