Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Ольга живет не в Пуще, а на Сырце, но в Пущу наведывается, бывает у матери. Собственно говоря, бывала, так как сейчас там рискованно появляться: три дня тому назад прошли повальные аресты. Ее сестра, Зоя, спаслась бегством, теперь и над Ольгой нависла угроза: учившихся в одном с ней классе Еву, Галю, Миколу два месяца тому назад гестапо взяло за «связь с партизанами», а Виктор Козловский!..

Ольга рассказывает об этом трагическом событии. Виктор и его товарищи решили погибнуть, но не сдаться врагу и стреляли друг в друга. Микола Бойко бежал с женой. В последнюю минуту он убил ее и себя. Подобрали их гестаповцы мертвыми и не отдали, гады, даже трупы родственникам.

Ольга излила свою душу, поделилась горестями. На ее руках по-прежнему спокойно спит младенец, и ветер играет тюлевой оборочкой розового чепчика на маленькой головке.

— А что с ним будет, когда меня охватят? — бросает она взгляд на сына.

Смотрю на личико младенца, на этот нежно-розовый бутончик, и как-то страшно думать про все тяжкое, искажающее жизнь человека, и без того короткую.

— Крепко держитесь и верьте, Олюшка. Уже немного осталось страдать, — успокаиваю молодую мать. Мы не отводим глаз от личика спящего младенца. Вот он во сне так забавно чмокает губами. Мы не удержались от улыбки и обе повеселели.

Вечерело, становилось прохладно, и, попрощавшись, разошлись, сопрев одна другую надеждами, бывшая учительница и ее ученица. Встретимся ли мы еще? Но, можно верить, доживем мы до такого времени, когда этот младенец будет жить и крепнуть под солнцем свободной родины. Он, к счастью, и не узнает дней лихолетья.

А мой «кузнечик» уже сладко спит, раскрасневшись во сне. Веселого тебе пробуждения!

Со всех сторон Киева строятся оборонительные сооружения, и потому усилилась мобилизация на земляные работы. В Германию уже не вывозят: жмут, значит, наши отовсюду. Молодежь 1926–1927 годов рождения гребут подчистую на «спецработы», то есть рыть окопы, а в совхоз № 52 направляют бабусь и дедов да девятилетних детей. Вот уже несколько дней с утра верчусь в «представительстве», стараюсь поменьше попадаться на глаза Николаю Порфирьевичу (он сейчас замещает Туркало, который якобы в отпуске) и даю людям советы, как им нужно действовать, чтобы уклониться от трудовой повинности. Женщины ловят меня на ходу, идут в условленные места и рвут в клочки повестки.

Саботаж стал массовым и открытым явлением. Бороться с ним отдел труда бессилен. Полицией народ не запугаешь, на всех полицейских не хватит. Штрафы не страшат: отдал деньги — и можешь неделю-другую ждать очередной повестки. Эти штрафы «провинившиеся» несут мне в «представительство» и просят вникнуть в их положение. Лицо заведующей отделом труда почернело от нерадостных дум и беспокойства. Слухи ходят самые невероятные: наши уже чуть ли не на Крещатике.

Сегодня пришла домой перекусить, дорвалась до вареной картошки и помидоров с луком. Поев, хотела было снова отправиться в «представительство», когда в дверях кухни появимся Вальтер.

Он поздоровался, а затем как-то смущенно сказал:

— Матка, Вальтер ищет компас. У вас не оставил?

Мама ему:

— А ты детям не давал? Мальчикам нашим? Вот я сейчас позову их.

Я напомнила матери, что детей в последний приход Вальтера не было, они гуляли в саду и не видели его. Вальтер согласился со мной:

— Видимо, потерял, когда ремонтировал машину. Выпишу другой.

Мама внимательно посмотрела на него, а потом с подкупающей непосредственностью спросила:

— Отчего ты сегодня такой, точно поросенка в воду опустил?

Я пояснила, что означает это образное выражение. Ответ был таков: утомился, несколько ночей перегонял из Полтавы какие-то машины.

Мама ему:

— Вальтер, картошку и помидоры есть будешь?

— Буду. Вальтер любит картошку и помидор, — обрадовался солдат и сел к столу.

Когда он поел, я предложила:

— Если хотите, можете отдохнуть на кушетке. Я сейчас уйду, тут никого не будет.

Он посмотрел через открытую дверь на кушетку и утвердительно кивнул головой. Затем подошел к кушетке, утомленно сел, облокотившись спиной о стенку, завешенную ковром из разноцветных лоскутов, потянулся и вдруг решительно выпалил:

— Русские прут. Немцы сдают Полтаву.

Я опустилась на стул и молчу, не дышу. Очевидно, мой взгляд был настолько выразительным, что Вальтер решил быть откровенным до конца и рассказать все, что ему известно. Оглянувшись, он вполголоса промолвил: