Михаил Лобанов - Аксаков

Работы К. Аксакова в области языкознания высоко ценились его современниками, крупными языковедами, знатоками русского языка. Так, В. И. Даль писал: «Как верно схвачена была К. С. Аксаковым при рассмотрении глаголов эта жизненная, живая сила нашего языка!»

Григорий Сергеевич меньше, чем все другие дети Аксакова, был опекаем родительским домом, с молодости занятый службой в разных городах страны. Но и впоследствии, достигнув служебных высот, он своими нравственными качествами во многом напоминал отца. Так, будучи в начале 1871 года самарским губернатором, он душевно отозвался на тяжелое положение оказавшегося в Самаре больного Павла Ивановича Якушкина, собирателя народных песен. Известный актер М. И. Писарев вспоминал: «Григорий Сергеевич был истинным сыном своего отца и не только по крови, но и по духу. Он принял самое горячее участие в Павле Ивановиче».

Известен рассказ очевидца о том, как слушавший импровизации Мицкевича Пушкин бросился к нему на шею, восклицая по-французски: «Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним!» Этот порыв прекрасен в Пушкине!

А. И. Тургенев в своем дневнике (начало 1843 года) оставил записи о чтении С. Т. Аксаковым в обществе произведений Гоголя.

Канадский писатель Э. Сетон-Томпcон, автор замечательных рассказов о животных и птицах, писал о своем первом сборнике, вышедшем в конце XIX века: «Нет сомнения, что эта книга положила начало новому реалистическому направлению в литературе о животных. В ней впервые правдиво обрисовано поведение животных. До сих пор были известны только басни, сказки о животных и такие рассказы, где животные разговаривают и ведут себя, словно люди, переодетые в шкуры зверей». Если бы канадский писатель знал произведения С. Т. Аксакова, то он мог бы, возможно, поколебаться в своем убеждении, что им открыто новое реалистическое направление в литературе о животных. Реалистичность уже была в книгах русского писателя, и даже более полная, чем в книгах канадца, не лишенных налета беллетристической занимательности и морализаторства.

Современник Константина Аксакова Евгений Феоктистов, начальник Главного управления по делам печати, в своих воспоминаниях «За кулисами политики и литературы» пишет: «Князя Николая Ивановича Трубецкого изобразил Константин Аксаков в своей комедии „Луповицкий“. Князь давно уже уехал из России, хотя и не порвал с нею всех связей, перешел в католическую веру и проживал зимой в Париже, а летом в прекрасном своем поместье Belle-fontaine близ Фонтенбло: иезуиты делали из этого очень добродетельного, но крайне ограниченного человека все, что хотели, и пользовались им как дойной коровой… по целым дням строчил он какие-то обширные проекты о преобразовании России…»

В пятидесятые годы, после смерти жены, Хомяков ушел в глубины богословия, познания сущности Церкви. В своих статьях и письмах, написанных по некоторым причинам по-французски и по-английски Хомяков развивает идею соборности. Сила Церкви — не во внешнем устроении, не в иерархичности ее, а в соборности, в единении любви всего церковного народа, в неодолимости ее как Тела Христова. Единство Церкви созидается непрекращающимся в ней действием Духа Божия. Каждое действие Церкви направляется Духом Святым, духом жизни и истины. Дух Божий в Церкви недоступен рационалистическому сознанию, а только целостному духу. В отличие от восточной православной Церкви с ее соборностью в любви Запад, католичество утверждает себя на гордыне индивидуального разума.

Соборностью глубоко проникнута великая русская литература. Осуществилось в XX веке то, что православный мыслитель, верный сын русской Церкви Хомяков, называл выходом своих богословских идей «на мировое поприще».

И в русском эпосе о богатырстве К. Аксаков отмечал «чувство семьи» как одно из главных условий, «без чего не может быть истинной силы». Об одном из богатырей он пишет: «Итак, Владимир дает ему у себя три места, из которых первое по отечеству, по отцовской чести, а второе по личным заслугам, и, наконец, в-третьих — право сесть где угодно». Для понимания этой исторической «отцовской чести», несомненно, много значил для Константина Сергеевича пример его отца, Сергея Тимофеевича!

Общим делом (лат.).

Так Герцен называл Н. Огарева.