Михаил Ботвинник - Портреты

Великий шахматист жил не на широкую ногу – скромным был пансион, где он квартировался. Гитлер уже пришел к власти, и Ласкер покинул родную Германию.

– Как прошел турнир в Гастингсе? – спросил меня экс-чемпион. Я начал рассказывать ему о моей неудаче.

– А когда вы приехали на турнир? – тут же последовал второй вопрос.

Как только я объяснил, что прибыл в Гастингс за два часа до начала первого тура, Ласкер закивал головой (показывая, что ему сразу все стало понятно) и добавил, что мне следовало бы приехать по крайней мере на десять дней раньше, чтобы хорошенько акклиматизироваться. В дальнейшем я всегда старался следовать его совету, хотя, увы, иногда это было невозможно.

Ласкер не скрывал своего удовольствия по поводу приглашения на московский турнир. Вскоре он приехал в советскую столицу вместе во своей женой Мартой.

Турнир вызвал огромный интерес. В первый день собралось примерно 5000 человек. Играли мы среди скульптур Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина).

Вечером, после игры, молодые участники турнира всегда приходили в ресторан отеля «Националь», в котором мы жили, зачастую показывали свои партии Ласкеру и Капабланке. Однажды, когда я позволил себе решительно отвергнуть какой-то ход, Ласкер, к моему удивлению, не согласился. Он защищал позицию, которая, как мне казалось, была безнадежной. Но я не мог доказать, что положение действительно проигранное.

Это было характерно для Ласкера, верившего в себя, в свой здравый смысл. Я, например, нередко находился под влиянием высказываний, мнений других мастеров, а он не обращал на это никакого внимания. Он словно был защищен от какого-либо воздействия. Будь это в анализе или во время турнирной партии, Ласкер неизменно спокойно изучал позицию (неважно, какая она была), принимал решение и делал ход. В труднейших положениях он терпеливо ждал как бы находясь в засаде, что противник наконец допустит ошибку.

Это был последний турнир, в котором Ласкер играл хорошо. Год спустя, снова в Москве, а затем в Ноттингеме, счастье ему уже изменило (а возможно ли было надеяться на успех на 68-м году жизни?). На этих турнирах Ласкер выступал уже как представитель Советского Союза (в 1935 году он переехал на жительство в Москву). Позднее он поехал с женой в Нью-Йорк, чтобы повидаться с ее дочерью, но так там и остался.

Многие, наверное, читали предисловие Альберта Эйнштейна к книге Й. Ханнака о Ласкере. Великий физик был поражен тем фактом, что такой выдающийся шахматист не любил шахматы. Я думаю, что Ласкер «подвел» Эйнштейна. Возможно, Ласкер был полон горечи в связи с тем, что на склоне лет ему трудно пришлось в жизни, и, встречаясь в ту пору с Эйнштейном, не мог сдержать своих чувств. Во всяком случае, когда я общался с Ласкером, то чувствовал – его настоящая жизнь заключалась в шахматной игре.

Трудно переоценить значение Эмануила Ласкера для развития шахматной культуры, хотя, может быть, его вклад в теорию шахмат не был столь весомым, как у его предшественника. Велика роль Ласкера в деле общественного признания шахмат, сознания их полезности («Шахматная игра облегчает нам жизненную борьбу», – говорил он). В частности, он боролся и за установление справедливого порядка в шахматном мире. Вот, например, что было сказано им в брошюре «Мой матч с Капабланкой»:

«…Шахматный мир слишком легко относился к своим обязанностям… среди шахматистов установилось мнение, что таких обязанностей вообще не существует. Когда какой-нибудь талантливый игрок возносится до небес, неудивительно, что он отдается игре и видит в том свое призвание. Это очень нравится шахматному миру, а молодой человек находит удовлетворение в лести и похвалах. Но позже, когда он становится зависимым от шахмат, некуда уже обращаться, и быстро наступают нищета и разочарование. И это лежит на совести шахматного мира.

Конечно, мне возразят, что шахматы не могут быть профессией но миллионам шахматистов, разыгрывающим опубликованные партии маэстро, учась на них и получая духовное наслаждение, не следовало бы держаться такой точки зрения. Опираясь на подобные аргументы, музыкальный мир мог бы лишить куска хлеба… талантливых музыкантов, что, конечно, было бы явной несправедливостью. Только те, кто всецело посвящает себя определенному делу, могут дать что-нибудь великое в этой области» (выделено мной – М.Б.).

В шахматной деятельности Ласкера неразрывно соединялись и спортивное (результат партии), и творческое (содержание партии) начала. Он расценивал шахматы как полноправную область творческой деятельности человека. Отсюда он пришел к выводу о необходимости введения авторского права мастеров на текст сыгранных ими партий. Он писал, что шахматная партия является «продуктом творчества двух больших личностей». Путем долгих переговоров с Капабланкой Ласкер добился соглашения о том, что партии матча останутся их собственностью, но условие это не было соблюдено.