Григорий Свирский - На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986

«Тюремный цикл» Галича продолжили стихи-песня «Все не вовремя», посвященная Варламу Шаламову: «А в караулке пьют с рафинадом чай, И вертухай идет, весь сопрел. Ему скучно, чай, и несподручно, чай, Нас в обед вести на расстрел».

Сюда относится и «Заклинание», где тюремщик на пенсии, бродя по берегу Черного моря, негодует:

У Максима Горького есть четверостишие:

Не знаю, попадалось ли это четверостишие, затерянное в многотомье Горького, на глаза Галичу; если и попадалось, он мастерски развил вечную тему:

Он умер с этой мыслью, отставной тюремщик. А море по-прежнему «вело себя не по правилам — И было Каином, и было Авелем».

…К тюремному циклу примыкает и стихотворение «Ночной дозор» о шутовском параде памятников-обрубков, который возглавляет бронзовый генералиссимус.

Это — остро сатирическое стихотворение. Вместе с тем оно может называться и лирическим стихотворением.

Лирика — не просто самовыражение художника. Это — непосредственная передача чувства. Мы не только глазами художника смотрим, а — в глаза его смотрим. Не мир глазами художника, порой как бы отстраняющегося от изображаемых им событий, а мир — в глазах художника.

Вот этот прорыв через сатиру и гротеск к гражданской лирике — подлинные высоты поэзии.

И то же самое во многих иронических или сатирических стихах. Мы видим не маляров или истопника, а самого Галича, добродушно-ироничного или разгневанного.

Мир в глазах художника — это и есть лирика. Через сатиру, через гротеск восходит художник к лирике, которая и сделала его творчество столь неотразимым.

Но он и философ. Может быть, наиболее глубок «Вальс, посвященный уставу караульной службы».

Если не хватает миру, «полевевшему» миру, мудрости, то прежде всего именно этой мудрости, отсутствие которой стоило жизни миллионам и миллионам людей, позабывших, что «движенье направо начинается с левой ноги».

Эти песни принес Галичу страшный опыт 1968 года, подмявшего под танковые гусеницы чешский социализм. И личный опыт. Он прочитал — пропел свои стихи в клубе «Под интегралом», в академическом городке под Новосибирском. Клуба после вечера Галича по сути не стало, директора клуба упрятали в тюрьму. На семь лет.

Танковый год принес углубление социальных мотивов, а бездушие и безмыслие подвыпивших маляров и вполне трезвых шоферов такси, твердивших: «Мы их кормим, а они…», бесчувствие народной толщи к тревогам и бедам своей российской интеллигенции ускорило переход Галича к сатире.

Начало семидесятых годов, вплоть до часа вынужденной эмиграции, горького часа изгнания, усилило издевку над теми, «кто умывает руки и ведает, что творит».

В стихах Галича всегда есть хорошо разработанная фабула. Сатирически заостренный сюжет, фантастические, безумные ситуации не воспринимаются как фантастика и безумие. Безумна действительность.

Если в шестидесятые годы самый распространенный герой Галича — обыватель-работяга, который, распив пол-литра на троих, спит на досках или под мостом, «поскольку здоровый отдых включает здоровый сон», спит и год, и два, и вот уж полвека, передав всю полноту своей власти кровавым палачам, то в семидесятые годы появляется другой герой — начальничек, микроскопический начальничек, но — начальничек, который уж не просто спит, но — в вековой дреме своей — активно соучаствует в преступлениях и обманах режима; он на том же духовном уровне, что и обычный «работяга», только слаще ест и командует. Он окружен бытовыми реалиями, характеризующими его нравственный и духовный мир. У него, как и у прежних героев, индивидуализирован язык. Порой само повествование сказовое, как у Зощенко. Автор говорит языком своего героя.