Жан-Пьер Неродо - Август

Рим горячо обсуждал последние события. Одни соглашались, что к участию в гражданских войнах Августа вынудили долг сыновней почтительности и желание спасти государство, другие утверждали, что эти мотивы послужили ему лишь удобным предлогом, позволившим дать волю жестокости и утолить честолюбие [301] Тацит. Анналы, I, 9. . В целом уже современники заложили основу той двойственности в понимании личности принцепса, которую впоследствии подхватили и их потомки. Но все-таки взгляду современников не хватало перспективы, необходимой, чтобы понять, что у них на глазах закончил свое бытие обыкновенный человек, добившийся власти на волне мести за отца и взваливший на свои плечи едва ли осуществимую миссию, которую ценой невероятного упорства он все-таки осуществил, посвятив этому всю жизнь.

Август упрямо отстаивал идею гражданского и семейного согласия. Расписывая организацию собственных похорон, он не забыл еще раз напомнить о должном распределении ролей между представителями двух высших государственных сословий. На сенаторах лежала обязанность довести до всеобщего сведения его последнюю волю, тогда как всадники принимали деятельное участие в проведении обряда. Эта схема политического согласия пережила Августа, что же касается семейного согласия, которое и при жизни принцепса оставалось проблематичным, то после его смерти оно нарушилось окончательно.

Некоторое время казалось, что Тиберий и Ливия превосходно ладят друг с другом. Обращаясь к Тиберию с письмами, его адресаты обращались и к Ливии; подпись Ливии стояла и на письмах, написанных Тиберием. Но постепенно Ливия взяла привычку без конца напоминать сыну, что именно ей он обязан своим возвышением, и стала требовать для себя власти, немыслимой для женщины. Сенаторы, стараясь то ли подольститься к Ливии, то ли насолить Тиберию, предложили ему именоваться «сыном Ливии», от чего он решительно отказался. Не менее решительно он воспротивился тому, чтобы Ливии присвоили вновь изобретенное почетное звание «матери Отечества». Отношения между ними становились все более прохладными, и, когда Тиберий внезапно уехал из Рима, никто не сомневался, что он сделал это в том числе и из-за беспрестанных раздоров с матерью [302] Дион Кассий, LVII, 12; Тацит. Анналы, I, 14. . Когда Ливия заболела, он не приехал ее навестить, а когда она умерла, не позволил сенату оказать ей особые почести. Обожествление Ливии [303] Дион Кассий, LVIII, 2. состоялось уже в годы правления Клавдия, который настоял на нем, повинуясь долгу сыновней почтительности.

Несмотря на многие смерти, изгнание дочери Юлии, внучки Юлии Младшей и внука Агриппы Постума, семейство Августа все еще оставалось многочисленным. Среди прямой его родни числились Агриппина, жена Германика, имевшая от него троих детей: Нерона Цезаря, Друза Цезаря и Гая Цезаря — будущего Калигулу, соответственно, в возрасте 8, 7 и 2 лет, и потомство внучки Юлии Младшей, внук которой Марк Силан родился в самый год смерти Августа [304] Плиний Старший. Естественная история, VII, II, 2. .

Благодаря замужеству Агриппина вошла в фамилию Клавдиев [305] Клавдии — это род, а не фамилия (фамилиями являются Нероны, Пульхры, ветви рода Клавдиев); далее, по римским законам жена не входила в род мужа. Поэтому утверждение автора неточно. — Прим. ред. , представленную Тиберием и его сыном Друзом Младшим, жена которого, Ливилла, бывшая невеста «принцепса молодежи» Гая, а ныне мать новорожденной дочери, приходилась ей двоюродной сестрой. Клавдиев представляла и Антония Младшая, вдова Друза Старшего, от которого у нее осталось трое детей — уже упоминавшийся Германик, будущий император Клавдий и Ливилла, супруга молодого Друза. Это были ближайшие потомки, но кроме них оставались еще Антония Старшая с семейством, обе Марцеллы и множество более отдаленных родственников.

Таким образом, к 14 году в живых оставалось еще немало прямых потомков Августа. Но судьба, казалось, поставила своей целью стереть их с лица земли — во всяком случае, после смерти принцепса на их семьи несчастье обрушивалось за несчастьем с пугающей неотвратимостью. В 14 году не стало Юлии и Агриппа Постума. Внук Августа был казнен сразу после кончины деда, а его дочь, покинутая бывшим мужем Тиберием, умерла от голода и нищеты.

Смерть Агриппы до сих пор окутана завесой тайны. Юридически его вообще больше не существовало, так кому же понадобилось его убивать? Когда Тиберию сообщили о его гибели, он поспешил заявить, что не имеет к ней никакого отношения, и даже потребовал, чтобы расследованием этого дела занялся сенат. Разумеется, античные историки серьезно сомневались в его непричастности к убийству, возможно, подозревая, что Агриппу «убрали» по приказу Ливии или Саллюстия Криспа — ближайшего советника Августа. Кое-кто даже предполагал, что сам Август распорядился, как только его не станет, расправиться с внуком. Другие возражали: Август сурово карал непокорных детей и внуков, отправляя их в изгнание, но никогда их не убивал. Как бы там ни было, дело так и осталось не расследованным. Саллюстий Крисп сумел внушить Ливии, что не следует посвящать сенаторов в тайны дворцовых интриг, ибо в результате может пострадать авторитет Тиберия. Очевидно, Ливия согласилась с ним и убедила в его правоте сына. Об Агриппе Постуме благополучно забыли и не вспоминали до той поры, пока, два года спустя, в Риме вдруг не объявился лже-Агриппа (или настоящий?). Очень скоро распространился слух, что центурион, приставленный его стеречь, убил его, безоружного, но отчаянно сопротивлявшегося [306] Тацит. Анналы, I, 6. .