Виталий Павлов - Операция «Снег»

Но и здесь, в Школе особого назначения, все было не так безоблачно, как казалось нам, молодым. Я уже упоминал, как один за другим исчезали полюбившиеся нам лекторы. Всякий раз нам говорили, что лучше всего забыть о самом их существовании. Когда в конце года мы пришли на работу в центральный аппарат, то увидели, что почти все известные нам опытные разведчики были либо расстреляны, либо брошены в лагеря. Лишь очень немногие отделались «простым увольнением».

Но как можно было забыть о существовании такого, например, талантливого человека, как Моисей Маркович Аксельрод? Как забыть его великолепные лекции? А ему было что рассказать. В 1929 году востоковед высочайшей квалификации, прекрасно владевший арабским языком, оказался на нелегальной работе в Египте. Потом успешно действовал в Стамбуле и Риме, имел на связи ценных агентов, добывавших важные материалы. В конце 1936 года Аксельрода отозвали в Москву, назначили руководителем учебной части разведшколы. Но вскоре арестовали и казнили.

Сколько преданных Родине, способных и опытных разведчиков потеряла служба в те ужасные 30-е годы! Но тогда мы только начали осваивать сложнейшее разведывательное ремесло, многого не знали и искренне верили в правительственные заявления и официальные сообщения о судебных процессах. Кроме того, сами факты репрессий против работников ИНО от молодых сотрудников старались скрыть. То ли боялись напугать перспективой, которая могла ожидать каждого оказавшегося на неведомых тропинках разведывательной работы, то ли сами не верили в правоту расправы с видными профессионалами.

Вскоре произошло событие, которое теперь, спустя много лет, я не могу оценить иначе, как разгул шпиономании, своеобразный психоз. В канун очередной годовщины Октябрьской революции наш начальник Мамай сообщил, что все мы получили гостевые билеты на Красную площадь. Нужно ли говорить, что для каждого из нас это был двойной праздник? Ведь мы приехали в Москву из разных уголков страны и никогда не присутствовали на военном параде и только в журналах кинохроники видели шествие трудящихся по главной площади столицы.

Спозаранку 7 ноября в отутюженных костюмах и начищенных до блеска ботинках мы с нетерпением ждали Мамая. Но он не появился. Началась трансляция парада, и мы потеряли всякую надежду попасть на Красную площадь. Весь день мы томились в ожидании. Прибыл Мамай лишь 9-го и не один, а с незнакомым нам человеком в форме комиссара государственной безопасности.

В конференц-зале комиссар держал перед нами речь.

— Я, — сказал он, — Деканозов, назначен начальником Главного управления государственной безопасности НКВД. Нарком Берия поручил мне курировать разведку.

Тут Деканозов сделал значительную паузу, чтобы мы, видимо, имели возможность проникнуться важностью его слов, а затем продолжал:

— Вы, как я вижу, вовсю готовитесь к работе в нелегальных условиях. Так вот, никуда вы не поедете, ваши фотографии и установочные данные уже находятся у иностранных разведок, куда их переправили враги нашего народа. Собирайтесь и будете работать в центральном аппарате ИНО.

Мы были потрясены. Особенно ошеломили слова об иностранных разведках. Если они проникли в центральный аппарат госбезопасности, знают все обо всех наших сотрудниках и самых секретных делах, то как же бороться с ними? Кроме того, обидно было бросать так хорошо начавшееся учение — ведь не было пройдено еще и половины подготовки.

Но приказ есть приказ, через несколько дней нас усадили в автобус и привезли в особняк, расположенный в Олсуфьевском переулке, вблизи военной академии имени Фрунзе. Здесь было наше новое общежитие.

В самой большой комнате особняка расставили двенадцать солдатских коек. Остальных членов нашей «нелегальной команды» поместили в другом месте. Это общежитие стало моим домом на ближайшие годы.

Именно в этом доме у меня сложились глубоко дружественные отношения с моими товарищами, выдержавшие многолетние испытания. Они, эти отношения, составляют важный, если не важнейший, фактор моей жизни и деятельности в разведке. Поэтому да простит меня читатель, если я сделаю отступление от рассказа о служебных делах и посвящу две-три страницы «дому в Олсуфьевском», ибо в человеческом плане эти годы оставили добрый след в моей жизни.

Новая наша обитель представляла собой в прошлом, очевидно, очень уютную усадьбу. К дому примыкал просторный садик, в который выходили открытая веранда и окна гостиной, превращенной нами в спальню. У нас был минимум удобств, но мы были молоды и нас эти неудобства не стесняли. Тем более что руководство заверяло нас во «временном» характере этого по селения, хотя я, например, прожил в нем до середины 1942 года.