Александр Русов - Суд над судом - Повесть о Богдане Кнунянце

Никогда не забыть бедную лудильню на первом этаже в самом центре города, на Молоканской улице, и заднюю комнату, служившую местом для наших явок. Сердце обливается кровью, когда вспоминаешь о последних годах жизни дорогого Серго, одинокого, больного, почти слепого. Сколько издевательств претерпел он в связи с арестом младшего сына, с собственным арестом.

После многих лет разлуки я встретилась с Серго Ереване. Его едва можно было узнать. Сато уже не было с ним. Жил он один, обедать ходил к дочери. Сколько, несмотря ни на что, сохранилось в нем человеческого тепла. Хотя он был очень слаб и плохо видел, ежедневно приходил ко мне в гостиницу, расспрашивал о друзьях, от которых давно не имел известий, делился мыслями о будущем Армении, гордился старшим сыном Татулом, оправдавшим его надежды, и дочерью Эммой. Я благословляла судьбу за то, что она вновь позволила мне встретить этого человека, обладающего таким лучезарным сердцем и ясной душой.

К концу 1907 года работать в Баку стало невыносимо. По ночам участились нападения на прохожих, в районах бесчинствовали кочи — телохранители владельцев фирм, местная мафия. Однажды заседание Биби-Эйбатского комитета партии, секретарем-организатором которого я состояла в то время, сильно затянулось. Стояла беспросветная холодная ноябрьская ночь. Когда почти все разошлись, между членом комитета Кобой и лидером бакинских меньшевиков Сандро все еще продолжалась перепалка. Они до того увлеклись, что, схватив друг друга за грудки, выскочили из комнаты. Когда я собрала бумаги, погасила лампу и захлопнула за собой дверь, ни Кобы, ни Сандро на улице не было. Спорщики исчезли, забыв о моем существовании, оставив меня одну во втором часу ночи.

В это время где-то поблизости послышались крики, выстрелы. Стараясь остаться незамеченной, останавливаясь при малейшем шорохе, я за час добралась до ворот „Электрической силы“, где горел слабый свет и можно было различить фигуру ночного сторожа, старика, Я опустилась подле него на скамейку и почувствовала, что не смогу больше сделать ни шага. Только теперь вспомнила, что с утра ничего не ела, из библиотеки помчалась сразу на собрание.

Старик оглянулся, зло зыркнул глазами и погнал меня прочь.

— Разве я помешаю? — взмолилась я.

— Молодой-то был — с такими не путался, а теперь и подавно. Ступай отсюда.

— Прошу вас, разрешите мне посидеть рядом. Может, появится какой-нибудь экипаж. Кругом неспокойно, особенно на Баилове. Какая вам польза, если меня убьют?

— А не жалко, — спокойно отвечал старик.

Тут я услышала быстрые решительные шаги. Мимо проходил мужчина. Я подбежала к нему.

— Пожалуйста, проводите меня до ближайшего из возчика. Я заплачу.

— Вы мне не нужны.

— Да нет же, вы меня не за ту принимаете.

— Какая порядочная женщина будет шляться ночью в наших краях?

Он брезгливо стряхнул с рукава мою руку, ускорил шаги и исчез. Снова послышались выстрелы, крики. Я вернулась к воротам „Электрической силы“. Сторож спал. Устроилась рядом и просидела так до утра. С рассветом отправилась домой пешком, поскольку извозчиков нигде поблизости не оказалось.

Вскоре у меня прибавилась новая нагрузка — работа в оборудованной нами подпольной типографии, нужда в которой в годы начавшейся реакции была особенно велика. В типографии работали трое: Карл, я и типографский рабочий Зенин.

В этой типографии мы проработали около трех месяцев. Она помещалась под бондарной мастерской на Губернской улице, в подвале, куда вела дверца из мастерской. Это была большая яма без окон и вентиляции, темная и сырая. Работать приходилось при свете керосиновой лампы, которая сильно коптила, поскольку недоставало кислорода. Воздух проникал лишь через щели между досками в крыше, закрывающей подвал. Чтобы шум станка заглушался шумом, который производили бондари, работать приходилось одновременно с рабочими мастерской. Раньше Карл в течение двух месяцев практиковался в типографии своего дяди, и поэтому мог работать теперь с Зениным в паре. Я же таскала бумагу, резала, раскладывала ее, доставляла печатную продукцию куда следует.

Через три месяца после начала работы типографии Карл уехал учиться в Петербург, я переключилась на иную работу, а типографию передали в другие руки. Но просуществовала она недолго. После ареста всех трех работников, как передали из тюрьмы, исчез Зенин. Никто не знал, куда он делся. Стали подозревать, что он провокатор. Только после Октябрьской революции выяснилась его связь с охранкой.