Александр Лебедев - Честь - Духовная судьба и жизненная участь Ивана Дмитриевича Якушкина

Когда уже в 80-х годах XIX века мемуары Завалишина начали публиковаться в «Русской Старине», они встретили резкие протесты оставшихся к тому времени в живых декабристов, что наряду с цензурными затруднениями воспрепятствовало их публикации в ту пору. «Записки» Завалишина были опубликованы лишь в 1904 году в Мюнхене; позднее появлялись в научных изданиях отдельные, ранее не публиковавшиеся главки «Записок». Думается, что и в судьбе «Записок», и в натуре их автора не все можно в достаточной степени объяснить на уровне понятийного ряда; «жест — поступок — поведенческий текст». В этом случае может, пожалуй, как-то ускользнуть или отойти на задний план нравственно-целевая установкаопределенного типа поведения, поступка или даже характера. И почти уже наверняка окажется затушеванной социально-психологическая тенденция данного феномена. А ведь было-таки нечто, знакомое нам по Нечаеву и иным сходным «случаям» из истории позднейшего развития русского общественного движения, и в особого сорта мистификаторстве Завалишина, и в его неудержимом влечении к «разоблачительству», в самой его страсти раскрыть «всю подноготную», а главное, пожалуй, в его готовности перетолковать чуть не любые поступки и средства, точнее, смысл поступков и средств при помощи замещенияцели, достижению которой они предназначались…

Действуя присущим ей «методом проб и ошибок», история вместе с тем отнюдь, надо сказать, не расточительна на случающиеся находки в сфере общественного поведения людей; она моделирует весьма экономно, никогда не забывая о тех или иных своих больших и малых открытиях и «нащупанных» ею новациях, а только как бы припасая их впрок. Иной раз она, кажется, даже словно «под строкой» или «в примечаниях» проигрывает вариацию той темы, которая вдруг возьмет да и возникнет на поверхности течения событий, намечая возможное развитие этой темы чуть не одним штрихом, в миниатюре. Так порой возникают перед нами какие-то «рисунки на полях» истории, наброски исторических тенденций, пробы пера, в которых позже можно будет без особого труда узнать эскизы позднейших событий, потрясших воображение современников и обращенных этим воображением в своего рода шедевр, далее которого мысль как бы даже и отказывается идти. Но все это отнюдь не значит, естественно, что миниатюра будет просто увеличена в размерах, эскиз — просто дорисован или прорисован, что пунктир будет просто обведен жирной линией. Нет, никакого повторения в механически укрупненных масштабах тут не может случиться, ибо на полях истории остаются лишь примерные варианты возможного развития однажды наметившихся, обозначившихся коллизий и ситуаций. И только. Как на полях пушкинских рукописей после казни декабристов появились рисунки с изображением шестиповешенных, и шестая фигурка была как-то особенно жутко выразительна…

У Д. Завалишина был младший брат — Ипполит. «Во время нашего дела, — читаем в «Записках» Якушкина, — он находился в инженерном училище. Когда брат его был осужден в каторжную работу, он сделал на него донос, до такой степени отвратительный, припутав тут и сестру свою, что он был исключен из училища и отправлен по пересылке солдатом в Оренбург. Владимирский губернатор г[ра]ф Апраксин сжалился над его молодостью и оказал ему некоторое снисхождение. Завалишин донес об этом в Петербург, и граф Апраксин лишился своего места. По прибытии в Оренбург Завалишин сблизился с некоторыми юнкерами и молодыми офицерами своего баталиона; бывши неглуп от природы и получивши некоторое образование, он имел значение между этой молодежью и скоро приобрел ее доверенность. В дружеских беседах, за стаканом чаю с кизляркой, он склонил молодых людей участвовать в тайном обществе, которого он был основателем; получив несомненные доказательства их согласия принадлежать к тайному обществу, он донес ген. — губернатору Эссену о существовании тайного общества в Оренбурге; тотчас было произведено следствие, и оказалось, что все члены этого общества были приняты Завалишиным».

Далее было так.

«Суд приговорил четырех прапорщиков, одного хорунжего, одного унтер-офицера, в их числе Ипполита Завалишина, к смертной казни. Генерал Эссен, в порядке конфирмации, осудил провокатора на вечную каторгу, других — на разные сроки. Николай сбавил сроки всем, кроме И. Завалишина… Он проявил себя новым доносом, писал Николаю, что генерал Эссен помешал ему раскрыть оренбургский заговор полностью и теперь семена зла остались. Николай не поддался на провокацию, оставил донос без последствий; Эссена наградил графским титулом и перевел генерал-губернатором в Петербург.