Вольфганг Нейгауз: Его называли Иваном Ивановичем

"Нужно объяснить ему, что делается на фронте".

Фриц подошел к столу, на котором лежал кисет Сидорова, а рядом стояла солонка и лежал нож. Ребенок, испугавшись, заплакал. Фриц погладил его по голове, и малыш с любопытством уставился на него. Взяв солонку и поставив ее на середину стола, Фриц произнес:

- Клин!

Шменкель мысленно представил себе, как проходила линия фронта, обозначенная на карте, которая висела в их комнате. Фриц взял в другую руку ножик и, положив его слева и чуть выше солонки, сказал:

- Калинин.

Затем дошла очередь и до кисета с табаком - он обозначал Ленинград. Фриц ногтем провел линию от Клина до Ленинграда и, глядя русскому в глаза, спросил:

- Ферштейн?

- Ферштейн, - кивнул хозяин избы.

Русский понял, что хотел сказать ему Фриц: немецкие войска, находившиеся под Калинином, соединились с войсками, блокировавшими Ленинград.

Вытащив из кармана зажигалку, Фриц положил ее на стол и сказал:

- Яхрома.

Мундштуком обозначил Наро-Фоминск. Разложив все это, Фриц снова спросил русского:

- Ферштейн? Москва никс капут. Никс! Ферштейн?!

Немец говорил громко и медленно, стараясь, чтобы русский понял его.

Сидоров сдержанно ответил:

- Ферштейн!

И замолчал.

"Наверное, он меня не понимает, - мелькнуло у Шменкеля, - иначе он реагировал бы совсем по-другому".

- Смотри на меня, - сказал Фриц по-немецки.

Обойдя стол, он встал в позицию боксера и, указав на себя, произнес:

- Немецкий солдат.

Вытянув правую руку, Фриц объяснил:

- Русский солдат.

Он посмотрел на русского, но тот не встал, а лишь кивнул головой. Тогда Фриц сам себе нанес удар в скулу, зашатался и проговорил.

- Москва никс капут, ферштейн? Москва махт капут германский солдат!

Сидоров улыбнулся, подумав про себя: "А он неплохо импровизирует. Русский солдат нокаутировал под Москвой немца. Как он до этого додумался?"

И только теперь Сидоров обратил внимание, что у немца кроме тесака, нет никакого оружия и погон на шинели тоже нет.

"Что бы все это значило? Уж не дезертир ли это? Один из тех, кто отказывается воевать и считает, что немцы проиграют эту войну, хотя сейчас их войска и стоят под Москвой? Поверить в это трудно. Однако рассуждает он здраво и, кажется, искренне. И все же странный какой-то немец! С одной стороны, внушает доверие, но... Вполне возможно, что это просто-напросто хитрый и ловкий шпион, который хочет что-то выведать..."

Забрав со стола зажигалку и мундштук и сунув их в карман, Шменкель снова сел к печке. Дружелюбно кивнув Сидорову, Фриц спросил:

- Гут? Гут?

- Гут, - ответил хозяин, и ниточка разговора вновь оборвалась.

"Он понял меня, он даже улыбнулся, - думал Шменкель. - Может, объяснить ему сейчас же, что я вовсе не нацист? Хотя надо быть осторожнее. Нельзя перед первым встречным раскрывать карты".

В этот момент хлопнула входная дверь. В комнату вошли жена русского и дочь лет семнадцати. Увидев немца, женщина в испуге застыла на месте.

- Что ему здесь нужно? - спросила она. - Он уже давно здесь?

- Давненько. И кажется, совсем не спешит. Накрывай на стол, Юлия. Может, поест, тогда и уйдет.

Шменкель понял, что речь идет о нем, хотя и не знал, что именно они говорят.

Через несколько минут девушка стала накрывать на стол. Хозяйка принесла глиняный горшок. Шменкель почувствовал запах тушеной капусты. В желудке у Фрица все так и перевернулось, но он не пошевелился.

"Я должен подождать, пока они сами пригласят меня к столу, - решил он. - Я достаточно насмотрелся, как немцы ведут себя здесь. Идут в курятник, стреляют там кур, а потом приказывают хозяйке сварить их. Пусть видят, что я совсем не такой".

Вся семья между тем уселась за столом.

- Иди есть, - пригласил немца хозяин.

Фриц сел к столу. Хозяйка налила ему в тарелку щей. Фриц ел медленно, хотя был очень голоден и мог бы одним махом проглотить содержимое тарелки. За едой никто не проронил ни слова. А когда хозяйка и ее дочь стали убирать со стола, Фриц по-русски сказал:

- Спасибо.

Ольга, дочь хозяина, хлопотала на кухне. Мать укладывала маленького Сашу. Фриц внимательно наблюдал, как женщина раздевала ребенка, мыла ему лицо и руки. И невольно Шменкель вспомнил свой дом и свою жену. Он нахмурился. Сидоров, который не спускал с немца глаз, кивнув на ребенка, спросил:

- У тебя есть ребенок? Ты отец?

Шменкель понял и кивнул, показав два пальца.

Потом произнес:

- Война некарашо.

Он ждал, что ему ответит на это хозяин, но тот промолчал.