Алан Клейсон - Джордж Харрисон

С того самого момента, когда Манчестер был соединен с морем каналом, Ливерпуль утратил свое былое экономическое значение. Для южных, более богатых регионов Британии он превратился в окраинный уголок, где поселились нужда и безработица. Считалось, что чем севернее, тем более примитивны местные жители, как утверждал еще римский историк Тацит. За Бирмингемом люди все еще ходят в башмаках на деревянной подошве, не правда ли?

Однако игнорировавшийся остальной страной «бассейн жизни» — как его назвал Юнг — продолжал бурлить в своей вынужденной изоляции. «Здесь горькие слезы всегда соседствовали с веселым смехом», — писала драматург Карла Лэйн о своем родном городе. Ливерпуль породил целую плеяду комиков, чей юмор основывался на нагловатой прямолинейности. Они создавали впечатление, будто все знают их и они знают всех. Правда, большинству из них приходилось отправляться на юг в поисках общенационального признания.

В городе было больше шутов и клоунов, нежели артистов других жанров, но улицы к востоку от недостроенного англиканского собора были обиталищем ливерпульской богемы. Поэты и художники, кормившиеся на гранты от колледжей, жили в стоявших вплотную друг к другу домах викторианской эпохи — крошащихся, с облезлыми колоннами, когда–то белыми оконными карнизами, покрытыми толстым слоем голубиного помета, издававшими оглушительный грохот дверными молотками и грудами хлама за ограждениями. Однажды взрослого Джорджа Харрисона спросят, был ли Ливерпуль, подобно Гринвич Виллидж в Нью–Йорке, зоной битников. «Нет, — ответил он, имея в виду регион в целом, — он больше походил на Бауэри (улица в Нью–Йорке, пристанище низкопробных кабаков и бездомных бродяг. — Прим. авт.) ».

Увидев убогую лачугу на Арнольд Гроув, вы смогли бы по достоинству оценить это сравнение с самым захудалым уголком Большого Яблока. На восемнадцатом году существования семьи Харрисонов начала осуществляться программа нового строительства, отчасти обязанная своим появлением на свет гитлеровским люфтваффе. Как и всюду, в районе Спек, куда они переехали, когда Джорджу исполнилось шесть лет, на месте бывших трущоб возводились церкви, больницы и приземистые жилые здания, похожие на коробки.

Квартира на Аптон Грин, 25 с прихожей, ванной комнатой и дополнительной спальней была явным прогрессом в жилищных условиях Харрисонов. Перспектива приобретения таких предметов роскоши, как холодильник, стиральная машина и телефон, представлялась здесь не столь отдаленной по сравнению с Уэйвертри. Тем не менее в то время как «наш мальчик» носился в первый день по новой квартире, его мать испытывала настоящую ностальгию по ставшему родным дому на Арнольд Гроув. Она чувствовала себя неуютно на веранде, выходившей на площадку, покрытую клочками травы, в которую упиралась узкая боковая улочка. Соседи с затаенной угрозой наблюдали за тем, как новые жильцы разгружали мебель. Луиза обвиняла их отпрысков в том, что те по ночам выкорчевывают кусты, посаженные ею в маленьком палисаднике перед домом. Таковы были последствия — согласно ее мнению — политики городского совета, селившего вместе «хорошие и плохие семьи в надежде на то, что хорошее в конце концов возобладает над плохим».

Эти дома на окраине города, где еще не так давно простирались поля, были построены для людей, не имевших выбора. К югу и западу гудел ливерпульский аэропорт, находившийся неподалеку от реки, а на севере, в обрамлении чадящих заводских труб, пролегало шоссе А561. Химические выбросы отравляли воздух и воду. Харольду Харрисону приходилось преодолевать промышленную зону, чтобы попасть в свой автобусный парк.

Питер и Джордж не попали в начальную школу Alderwood, расположенную прямо напротив Аптон Грин, поскольку там не оказалось свободных мест. Они каждый день ездили на автобусе в сторону Уэйвертри в школу Dovedale Church of England Primary, находившуюся на Херондэйл–роуд в пяти милях от дома.

Учился Джордж довольно успешно. Однажды, к великому негодованию его отца, он был выпорот розгами за какой–то незначительный проступок, но директор школы Роберт Эванс и учителя всегда отзывались о нем весьма похвально. Он имел хорошую успеваемость по большинству предметов. В овладении знаниями ему помогали отличная память и методичное упорство. Помимо неплохих математических способностей, Джордж проявлял склонность к литературе и искусству, хотя никогда и не пытался писать или рисовать из боязни стать объектом насмешек. По той же причине он всегда с опаской выходил к доске во время занятий. Тем не менее Джордж был достаточно общителен с товарищами и охотно соглашался петь в классном ансамбле — даже сольные партии.